Глава 6
ИСКУШЕНИЕ
Дождь так отчаянно барабанил по окнам, и без того иссеченным ветрами, что она весь день беспокоилась, как бы не треснули стекла. Под самыми старыми подоконниками на чердаке натекли большие лужи, и туда пришлось подставить все ведра и миски, которые она нашла в доме. Рассохшиеся древние рамы починить не так просто – чарами пользоваться нельзя.
Она уже давно перестала бояться за собственную жизнь, хоть и понимала: сроднившись со страхом, люди перестают его замечать, а эта привычка притупляет чувство самосохранения. Но посреди этого вечного холода часто вспенивался кипящий фонтан. Хорошо еще, что в последнее время такое случалось, когда она бывала одна. Ожидание часто приносило с собой обжигающие волны ужаса за тех, кого не было сейчас рядом, потому что всегда казалось, находись она с ними, и ничто не сможет причинить им боль. Эта почти огненная ярость была, наверное, единственным, что еще могло так сильно напугать ее; в подобные минуты взорвавшийся шкаф или сполох пламени, взметнувшийся из камина, как шаровая молния, были не самым жутким зрелищем. В первый раз такой жаркий внутренний огонь заставил как следует понервничать ее семью, а сестру и вовсе довел до истерики, когда ей чуть не разбила голову объятая пламенем люстра в гостиной. А ведь она тогда всего лишь испугалась, что морозом побьет любимые яблони отца. Что же теперь? Контролируй свои страхи, учили ее, направляй их в безопасное русло, пусть твой внутренний огонь станет для тебя щитом, а мечом – только против того, кто желает тебе зла. Ты – ведьма.
И все равно, к чему она пришла теперь?
К тому, что опасность может подстерегать везде.
Конечно, если бы она могла выбирать, то никогда бы не выбрала этот дом. Только закоренелому аскету он мог бы показаться раем. Покосившееся, изуродованное многолетними бурями строение на краю безвестного фьорда оказалось самым ужасным убежищем из всех, которые они сменили за эти годы: обглоданные грибком сырые потолки, подозрительно скрипящие лестницы и полчища мокриц. Зато место уединенное, ближайшая деревня в десяти милях, и никому не приходит в голову наведаться на заросший мхом и осокой склон ручья, впадающего в испещренный подводными камнями узкий залив. Очень удобно: в скалах заложены скрытые установки маскирующих заклятий, а чтобы перейти через ручей, нужно знать код, иначе действие Трассирующего Сглаза превратит вас в решето. Магглы не сунутся, для них уже возле деревенской дороги расставлены ловушки репеллентов, а любого мага и аппародетекторы, и щедрый набор заклятий сможет остановить в два счета. Она вспомнила, как в первый же день он, сидя на метле, настраивал маскирующие установки на каменистых склонах. Знал, что она боится и наблюдает за ним, конечно же знал! Иначе бы просто не стал петушиться и выделывать в воздухе такие кульбиты, которым позавидовал бы не только дрессированный гиппогриф, но и шустрый сниджет. Любовь к квиддичу у него, наверное, никогда не пройдет. Мальчишка! Какой же он, в сущности, мальчишка! Даже в такое время не может удержаться от детских выходок, а кое-кто, небось, и рад этому…
Она взяла с трухлявого комода свечу и поднесла ее к нервно тикавшим ходикам на стене. Кривобокий циферблат показывал начало девятого, но за окнами уже была непроглядная тьма. Авроры не позволяли ночью пользоваться в комнатах электричеством, опасались, что огонь будет виден издалека. Ей внезапно показалось, что ночь теперь будет всегда, и она тоже навсегда останется одна в этом доме на краю света, где солнце каждый раз неохотно вставало из-за края холодного моря, а закаты были стремительными, как алый водопад... Дом еще раз яростно встряхнуло налетевшим с моря порывом осеннего ветра, и даже сквозь стену защитных заклятий она услышала, как внизу угрожающе шумят волны. Господи, что за ночь! Этой осенью так быстро похолодало, что ручей стал замерзать по ночам уже в конце сентября. Но с неделю назад тихие морозные вечера внезапно оглушило непривычным ревом юго-западных ветров, и периодически срывавшиеся снежинки превратились в ледяные потоки дождя. Он должен вернуться через два дня, еще каких-то два дня и терпеть. Хотя нет, терпеть – это не подходящее слово, неправильное... Вполне может быть, что кто-то из ребят принесет новости еще до его возвращения. Всем известно, на что он способен в припадке энтузиазма, так что если на рейде его опять задел Упивающийся, Дамблдор пришлет или деликатного Люпина, или осторожного Артура, чтобы подготовить ее к тому, что он снова заявится, обмазанный клейкой желтой гадостью, или весь в бинтах. Только бы не ввалился Сириус, как тогда… Черт знает, на что способна его бесшабашная голова, и этот странный блестящий взгляд... Блэк уже один раз случайно задел его Сногсшибателем, и долго потом извинялся, – еще один мальчишка. Ох, как стонет дверь… Надо бы закрыть ее еще на один засов, возможно, от такой бури ветром может снести с нее чары помельче. Надо же, какой безумный шторм.
Последнюю мысль заглушил грохот волн, снова обрушившихся на берег. Странно, почему кажется, будто море стало куда ближе? Ночной прилив начался раньше? Стоп!..
Стоп.
Это не прилив. Это заграждающее заклятие снято!
Бросившись вниз, она на ходу нащупывала палочку и автоматически прикидывала варианты защиты входной двери и черного хода под лестницей. В любом случае, если это нападение, то, как только она воспользуется магией, в доме появятся знакомые ребята из Аврориата.
Она задула свечу, и огонь погас. За двойным утепленным стеклом в потоках дождя мелькнула неясная тень. Покачнувшись, тень начала взбираться на крыльцо, что, кажется, стоило ей значительных усилий. Пока ветер раздраженно пытался сорвать незнакомца с лестницы, она успела метнуться за шкаф, выдернуть палочку из рукава и принять боевую стойку, которой старик Моуди научил ее, кажется, уже бог знает сколько жизней назад. В зеркале, которое весьма кстати висело под удобным углом, ей было прекрасно видно, как черная тень добрела до двери и как-то странно привалилась к ней боком. После этого в дверь поскреблись так нерешительно и тихо, что палочка в ее руке дрогнула. А если это он вернулся пораньше? Или кто-то из Ордена принес сообщение? Код-то был известен только им обоим и Дамблдору. Но ее все равно бы заранее предупредили. Аппародетекторы молчат, но защита взломана. Значит, чужак. Чужак.
В дверь постучали чуть громче. Она набрала в легкие побольше воздуха, шагнула из-за шкафа и подняла палочку.
"Открой…" – негромкий охрипший голос из-за двери оглушил ее своей неожиданностью не меньше порыва урагана. – "От.. открой, пожа…" – он закашлялся.
Наверное, кто угодно на ее месте дважды подумал бы, прежде чем открыть дверь в такой ситуации, и сорок раз перепроверил бы личность входящего. Но когда она услышала его голос, все страхи разом исчезли. Она отшвырнула палочку, подергала ржавый ключ, несколько раз со скрипом повернула его в замке и распахнула дверь. В лицо ей ударил порыв холодного ветра.
"Ты?.. Сегодня?"
Фигура, неловко скособочившись, продолжала стоять в темноте.
"Уди… удивлена, да? А кого ты ждала?"
Странные шутки. Может, стоит на всякий случай проверить… нет, глупости все это.
"Заходи скорей, промокнешь", – она отступила назад, давая ему пройти. – "Что случилось?"
"С чего ты взяла?" – голос звучал приглушенно, но раздраженные интонации в нем она ни с чем не могла спутать, поэтому окончательно успокоилась. – "Все в полном…"
Тень покачнулась и ухватилась за косяк двери. Она автоматически подхватила его и с удивлением заметила, что мокрые капли, падающие с капюшона мантии, почему-то теплые и липкие. Отдернув руку, она увидела, как по давно не крашенной двери медленно ползет темная капля.
"Господи, ты ранен?!"
"Прекрати суетиться. Так, немного задели. Я был тут недалеко, поэтому подумал, что лучше…"
"Он подумал!" – она сдернула с него мантию и в ужасе уставилась на промокшую от крови одежду. – "Боже… Сядь, скорее сядь!"
Дверь захлопнулась. Видимо, она перепугалась не на шутку, потому что свечи сами собой ярко вспыхнули, вытянув пламя почти до потолка. Стало видно темный след, протянувшийся от двери до смятого в кучу плаща на полу. Он молча наблюдал за тем, как ее глаза расширились, а белки испуганно блестели, пока она сдирала с него рубашку.
"Ножницами лучше".
"Молчи уж…Ничч-его себе! Разрезальное?! Кто тебя так?.."
"Риторический вопрос…" – он зашипел и скрипнул зубами, когда она дернула за второй рукав.
"О нет, только не говори, что Сириус опять…"
"Он-то здесь при чем? Я отвозил мальчишек МакКиннонов на похороны, а потом к их деду в Армадейл, а там уже была засада. Мелочь я отправил портключом, но меня зацепил какой-то сукин сын. Аппарировать в Лондон слишком далеко, сил не хватило. Ближе было сюда добраться".
"Так про Марлен – это правда?" – неужели еще одна одноклассница погибла? Чтоб ты сдох, черный мерзавец.
"Правда. Тиш-ш-ш-ше, ты же шкуру с меня сдерешь! Затягивающее Зелье у тебя есть?.."
"Есть, есть, но сперва я должна все это обмыть, обработать и заклеить. Вот так. О, господи, опять кровь пошла… Давай я помогу тебе до ванной добраться".
"Эти порезы совсем не повод обращаться со мной, как со смертельно раненым. Сам дойду", – он подскочил, точно его смертельно оскорбили, но тут же покачнулся. – "Не хватай меня!"
"Упрямый гриффиндорский осел", – вполголоса.
"Чего это ты там бормочешь?" – подозрительно. – "А сама-то?" – он взялся за ручку двери и тут же отдернул испачканные кровью пальцы. – "Мерлин, кажется, я и здесь наследил…"
"Я все вытру, не волнуйся. Сюда…"
"Спасибо за приглашение. Я знаю, где здесь ванная, сам выбирал дом".
"Ужасный, кстати".
"Знаю. Но расположен идеально…" – его голос прервался, и он, стиснув зубы, начал сползать по стене с облупившимся кафелем.
Нет! Она успела подхватить его руку и забросить себе на плечо, когда его голова уже бессильно болталась, а набрякшие под глазами мешки быстро потемнели по сравнению с посеревшим лицом. Потерял сознание. Так. Мокрое полотенце. Аптечка (на коврик посыпались пузырьки, в которых она нервно шарила в поисках нужного). Нашатырный спирт. Его голова резко дернулась, и взлохмаченные черные волосы мазнули ее по лицу.
"Убери от меня эту магловскую вонь!" – он потряс головой и закашлялся. – "Убери…"
"Согласись, помогает лучше буботуберового гноя? Давай помогу снять…"
"Я сам!" – он покачнулся.
"Ты думаешь, что сможешь меня чем-то удивить?"
"Сам", – упрямо повторил он, снова стремительно бледнея.
В ванне быстро поднималась вода.
"Осторожно, не поскользнись", – она придержала его за острый локоть. Он промолчал, но при виде окрасившейся в алый цвет воды еще крепче сжал зубы, и она увидела, как на желтоватых скулах выступил румянец.
Контрастный душ помог немного его встряхнуть, и когда она, наконец, отбросила ковш, он, вылезая из ванны и кое-как прикрывшись полотенцем, уже привычно ворчал:
"Лучше бы я рискнул и отправился к Св. Манго, хоть это и далеко. Там хоть не заставляют нюхать всякую гадость".
"У тебя свежие шрамы. Сзади, на спине".
Он замолчал.
"Ничего не хочешь объяснить?"
"Зачем? Это что-то изменит?"
Теперь замолчала уже она и молчала всю дорогу до темной спальни, в которую они добрались почти без потерь, если не считать сверзившихся от толчка с комода фотографий и опрокинутого стула.
"Ложись. Я сейчас принесу все, что нужно, а пока", – рыться в шкафу в темноте было весьма неудобно, но кое-какие вещи отыскать она ухитрилась. – "Вот, возьми белье и брюки, а рубашку дам, когда…"
"Нет".
"Что – нет?" – не поняла она, стоя со стопкой маек в руках.
"Я не возьму эту одежду".
"Не будь идиотом, ладно?" – хорошо бы, носки оказались не разного цвета. Надо принести из кухни побольше свечей. – "Твоя мантия вся испачкана, а рубашку я порвала в клочья".
"Брюки хотя бы верни. Мои брюки".
"Они тоже в крови. Я постираю их попозже, но… Подожди, я, кажется, поняла. Ты дразнишь меня. Дразнишь, да?"
"Повязка отклеилась. Очередное магловское недоразумение", – он отвернулся и еще крепче закутался в полотенце, промокая краем простыни набухающую кровью рану. Ряд выступающих острых позвонков на его худой исчерченной шрамами спине внезапно показался ей невероятно интимным зрелищем, намного интимнее, чем все то, что она уже видела раньше. Чтобы успокоиться, она изо всех сил вцепилась в трухлявые перила, но только когда он с трудом поднялся, чтобы одеться, она отвернулась и начала быстро спускаться по лестнице изо всех сил стараясь игнорировать приливший к щекам жар.
Спустя полчаса она уже сидела возле кровати в окружении выставки свечей и целой батареи мисок, в которых плескались разноцветные тягучие зелья. Придерживала ему голову, поила восстанавливающим зельем. Он полулежал на подушках и настойчиво сверлил ее глазами, стараясь не смотреть на обработанные желеобразной зеленой массой края огромного пореза, уходящего за левое плечо.
"Вот сейчас и проверим, вырос ли мой талант в Зельеделии. Неплохо приготовлено, верно?"
Он нехотя глотнул и поперхнулся.
"Горчит немного, но в целом сойдет".
"О, из твоих уст это звучит, как комплимент", – оторвав широкую полосу бинта, она начала накладывать повязку прямо на расплывающуюся зелень. – "Между прочим, это", – она кивнула на плесенеподобную мерзость на его плече. – "Тоже улучшенный вариант. Я долго копалась в книгах, чтобы найти ингредиенты, ускоряющие заживление, и все же нашла. Ни за что не поверишь – слеза феникса! Элементарно, и как до этого никто раньше не догадался?"
"Не понимаю, почему ты в свое время не пошла учиться вместе с Резником в Манго? Из тебя получился бы прекрасный лекарь – с твоей-то страстью возиться с сирыми и убогими".
"А сейчас ты снова меня дразнишь, или это очередной приступ самобичевания? Лучше скажи, почему ты не отправился в Хогвартс? Уж тебе-то Фокс не отказал бы в исцелении, к тому же до школы ближе, чем до Лондона".
"Без разрешения хозяина Фокс не смог бы мне ничем помочь", – он стиснул зубы. – "А хозяина не было".
"Не было?"
"Он еще вчера вечером улетел в Стокгольм. За старшую он оставил МакГонагалл, но мне на всякий случай открыл ваш последний код. Сказал, если что случится – к тебе".
"Проклятый мерзавец!" – вырвалось у нее, прежде чем она сумела сдержаться. – "Проклятый…"
"Не надо".
"Он снова бросил тебя. Я бы еще сто раз высказала ему в лицо все, что о нем думаю!" – она яростно заработала тампоном, а потом отшвырнула его и стянула повязку так сильно, что у него чуть не хрустнули ребра.
"Полегче…"
"Извини, я не хотела", – она осторожно погладила пальцами шероховатую поверхность бинта. – "Сильно болит?"
Он кусал губы и молчал, но через минуту все же не смог сдержаться.
"Быстрее. Иначе ты рискуешь наутро оказаться в невыгодном положении – с горой чужой окровавленной одежды на руках и…"
"И посторонним мужчиной на брачном ложе? Это тебя волнует?"
Он дернулся, но она не совсем поняла, из-за того ли, что его назвали посторонним или от чего-то другого.
"Если твои усовершенствованные зелья так эффективны, как ты говоришь, то я тебя надолго не задержу".
"Не волнуйся, раньше, чем через два дня нам никто компании не составит".
"Уверена?"
"А ты думал, что все будет как в той истории? Муж вернулся домой и обнаружил, что в его постели ночевал раненый рыцарь?"
"Я не читаю слезливых дамских историй. Магловских историй", – сухо подчеркнул он.
"Правда? А "Турнирный кодекс" кто в третьем классе прятал под учебником Трансфигурации? Уж точно не я".
Он не ответил, осторожно двигая плечом. Повязка крепко стягивала порез, и, хотя сквозь бинт проступали зеленоватые пятна зелья, рана перестала кровить.
"Неплохая работа. В прошлый раз, когда меня штопала практикантка из Манго, она сама чуть не упала в обморок при виде крови. Хуффльпуфф, одно слово. А ты молодец".
"Благодарю, конечно, но может быть, ты расскажешь, в каких обстоятельствах ухитрился напугать эту бедняжку? Надеюсь, это не…"
"Ты что, всерьез думаешь, что я могу кому-то рассказать об этом? Даже тебе?"
"О, черт!"
"Эти твои магловские выражения…"
"Я не хрупкий цветочек, как ты давно успел заметить", – она хмыкнула и начала собирать в миску испачканные тампоны и куски бинтов. Видимо, что-то в ее лице его так заинтересовало, что он усмехнулся и самодовольно откинулся на подушки.
"А, так значит, он до сих пор полагает, что ему в жены досталось неземное создание? Жаль беднягу".
"Будешь говорить гадости, я в красках опишу ему, как и за что ты его пожалел", – тут же отпарировала она. – "Чтобы было честно, я подожду недельку, чтобы у тебя окончательно затянулся порез, и будь готов к…"
"Мерлин, неужели он до сих пор кипятится и бежит бить морду каждому, кто заподозрит его дражайшую половину в наличии ума? И это после того, как ты была второй по успеваемости в нашей параллели!" – забыв о ране, он попытался привычным жестом сложить руки на груди, но тугая повязка заставила его глухо замычать.
"Только не делай резких движений", – она достала из шкафа рубашку и положила возле него. – "Как только почувствуешь, что можешь без проблем шевелить рукой, скажи, и я помогу тебе одеться".
Он что-то недовольно проворчал и покосился на аккуратный сверток на кровати. Рубашка была отвратительных, с его точки зрения, гриффиндорских цветов.
"Не бухти, в этом кошмарном доме дует из всех щелей. Я приготовлю тебе чай".
"Лучше кофе".
"Боишься заснуть?"
"Ничего подобного!" – мысль о том, на чьей кровати он может заснуть, была написана у него на лбу. – "Просто…"
"И кто же из нас специалист? Кофе после употребления слез феникса вызывает ощущение нездоровой эйфории…" – она отвернулась и взяла поднос, уставленный чашками и плошками с зельями.
"Большую эйфорию, чем сейчас, мне вряд ли дано испытать", – негромко сказали ей в спину. – "Кофе".
Поднос покосился, и чашки съехали на самый край, но она геройски удержала его и даже ничего не сказала. Хотя очень хотелось.
***
Кофе издавал такой густой завораживающий запах, что он нетерпеливо завозился, путаясь в слишком широких для него рукавах, и вытянул чашку из ее рук еще до того, как она успела поставить ее на столик у окна.
"Хорошо", – он отхлебнул и зажмурился. – "Кофе ты всегда хорошо умела варить".
"Все равно с тобой мне в этом не сравниться. Первый признак отличного зельевара…"
"Умение варить кофе", – согласился он, наблюдая за тем, как она наклонилась и начала собирать рассыпанные на полу фотографии. На одной из них беззаботно ухмылялся лохматый раздолбай в мятой мантии со съехавшими на нос очками. С другой махала рукой девушка в розовом летнем платье. На третьей фотографии раздолбай, все такой же взъерошенный и с выражением обалделого неверия в собственное счастье на лице, обнимал эту же девушку. Она стесненно улыбалась из-под рыжей челки и мелких белых звездочек, усыпавших свадебную фату. Между ними норовил втиснуться синеглазый красавец хипповатой наружности, а невысокий пепельноволосый парень с усталым лицом умиротворяюще похлопывал его по плечу.
"Да, я помню, как после экзаменов в четвертом классе ты угощал меня кофе по-арабски с какими-то совершенно невозможными добавками и специями. Ничего лучше я не пила, до сих пор вспоминаю", – она уселась на край кровати и внимательно посмотрела на худое тело в складках яркой рубашки. – "Я так и думала, что ты не дождешься меня и сам ее наденешь. Зря не носишь красное, тебе идет".
"Только через мой труп", – булькнул он между двумя глотками и нахмурился.
"Если дело так пойдет и дальше, то этого ждать недолго".
Он спокойно поставил чашку на стол.
"Тебя бы это так расстроило? Ты в курсе, что окажешься в меньшинстве? Сейчас любой с восторгом плюнет на труп проклятого Упивающегося Смертью и спляшет на его могиле".
"Не говори глупостей. Жизнь есть жизнь, и терять ее вот так, из-за одной ошибки, в которой виноват, кстати, не ты, а твой…"
"Давай не будем об этом", – предложил он почти угрожающе.
"Давай не будем", – согласилась она, чертя пальцем на одеяле бесконечные круги и спирали. – "Думаю, тебе и так по этому поводу хорошо промыли мозги".
Он снова раздраженно зашевелился на постели.
"Перестань".
"Знаешь, ты – взрослый, но ведешь себя иногда, как…"
"Надеюсь", – похолодел его голос, – "ты не станешь сравнивать меня с вашей тупоумной компанией. Блэком и остальными".
"Что ты имеешь против Блэка? Когда вы выясняете отношения, то выглядите одинаково глупо, знаешь ли".
"Одинаково? Что ж, может, ты и права", – его глаза внезапно заблудились в складках старой занавески, за которой дождь продолжал хлестать в стекло.
От неожиданности она даже рассмеялась.
"Что? Первый раз вижу, как ты соглашаешься с чем-то без уступок со стороны собеседника".
"Теперь, кажется, ты сама дразнишь меня?"
"Нет, просто пытаюсь развлечь тебя светской беседой, чтобы ты не заснул, когда плечо начнет жечь, и будет пора менять повязку. Но если хочешь, мы можем поговорить о погоде".
"После такого хорошего кофе спать не хочется", – он заворочался, пытаясь залезть под одеяло, но неудачно поднял руку и заскрипел зубами от боли.
"Замерз? Подожди, я сейчас", – она вскочила и помогла ему укутаться.
"Как ты здесь спишь? Из окна дует просто немилосердно".
"Любовь, знаешь ли, греет", – легко ответила она и тут же прикусила язык. Но было поздно.
Он замер.
"Ах, вот как", – заметил он без тени издевки.
"Представь себе", – она отвернулась.
"Пожалуй, предложение поговорить о погоде мне начинает нравиться все больше", – она услышала, как он беспокойно зашевелился.
"Уже жжет?" – заволновалась она и зашарила по одеялу, пытаясь отыскать его руку.
"Нет пока. Думаю, начнет примерно через час".
Рука была ледяная. А лоб – просто обжигал.
"Господи, да ты же весь горишь!"
"Ты находишь?" – сама флегма.
Таблетки она отыскала среди остальных лекарств, вываленных на пол ванной. Подняв упаковку с пола, она внезапно увидела в зеркале свое лицо – и вздрогнула. Широкие скулы, покрытые россыпью веснушек, показались ей пугающе бледными, точно у бэнши, а всегда огненные волосы – выцветшими, как у мертвеца. Она растерянно моргнула, и отражение ее смерти тут же ускользнуло из поля зрения, оставив вместо себя всего лишь обыкновенную молодую женщину с взволнованным усталым лицом. Замотав головой, она попыталась прогнать знобящее послевкусие встречи с призраком, но получилось плохо.
"Держи. Положишь под язык".
"Что это?" – он брезгливо рассматривал белые шарики у нее на ладони. – "Опять что-то магловское?"
"Жаропонижающее. Зелье варить слишком долго, а тебе надо скорее сбить температуру. Давай, возьми таблетки, будь хорошим мальчиком".
"Вот только не надо этого сюсюканья", – он сгреб таблетки и с заметным отвращением покатал их на ладони. – "Я не сопляк какой-нибудь, чтобы так надо мной кудахтать, и не твой…" – он осекся.
"Подержи таблетки во рту", – тихо сказала она. – "Они тают быстро".
Он поморщился, – эти магглы делали отвратительно горькие лекарства! – но спорить больше не стал. Укутанный одеялом почти до подбородка, он лежал в полутемной комнате и сумрачно рассматривал фотографии на комоде, пока она внизу отмывала пол от следов крови. Его взгляд то и дело застревал на фотографии девушки в розовом платье, но всякий раз он заставлял себя отвернуться и упирался глазами в свадебный снимок. Совершенно безвкусная золотая рамка с розовыми и голубыми цветочками – не иначе, как из самого дорогого магазина для новобрачных на Диагон-Аллее. Наверное, именно она была всему виной; она, в конце концов, заставила его сделать то, что он сделал. До комода было всего ничего, – только руку протянуть – и скоро дурацкие снимки уже были опрокинуты лицом вниз. Бестолково двигающаяся фигура разгильдяя больше его не раздражала.
"Как плечо?"
Она вернулась.
"Начинает понемногу жечь. Думаю, через пару минут можно будет менять повязку".
"Голова не болит?"
"Ничего страшного. Скорее всего, температура поднялась из-за кофе. Я в порядке".
Прохладная рука коснулась его лба. А потом она, вдруг поддавшись странному порыву, отбросила прядь влажных черных волос и прикоснулась к его лбу губами.
"Что ты…"
"Кажется, тебе действительно легче. Я сейчас принесу еще бинтов".
Ветер с моря усилился и сейчас злобно швырял в темные окна целые пригоршни ледяных крошек града вперемешку с холодными потоками дождя. Пока она делала перевязку, он старательно смотрел в окно и гадал, что будет, если она сама, по своей воле проявит инициативу. Он был не слишком избалован таким вниманием, чего уж греха таить, и совершено искренне полагал, что по доброй воле оно почти невозможно. В конце концов, тощее, угловатое и уродливое нечто не может быть желанным, в противном случае это попахивало бы извращением. Тех женщин, которые за прошедшие годы проявляли к нему подобный интерес, он презирал именно за это. Но она – совсем другое дело. На контроль сейчас рассчитывать не приходилось, он чувствовал, что телу, которое не может лгать, не выдержать этого искушения. Он знал по опыту, что лучший способ успокоиться в такой момент – заставить себя испытывать ненависть к этой женщине, а ее заставить ненавидеть его. Жестоко. Но так лучше для них обоих. Правда же, лучше?
"Я никогда не спрашивал тебя", – он старательно следил за бегущей вниз по стеклу струйкой воды. – "Почему ты вышла за него замуж?"
"Не спрашивал", – неохотно согласилась она, стирая остатки зеленого зелья с его плеча. – "Очень хорошо схватилось, думаю, завтра будешь вполне здоров…"
"А если я спрошу сейчас? Что ты скажешь?"
Она крепко выжала салфетку и положила ее в миску с водой.
"Ты в самом деле хочешь знать?"
"Не хотел бы – не спрашивал. Когда мне еще повезет припереть тебя к стенке и заставить сознаться?"
Прозвучало двусмысленно, и оба это поняли. Они не забыли о том, как в шестом классе целовались в подземельях за покосившейся статуей Василия Валентина. Измученный бесконечной жаркой весной и собственным телом, нескладным, не желающим слушаться и всякий раз болезненно реагирующим на ее присутствие рядом, он в тот день не выдержал. Встретив ее в коридоре одну, он стремительно прижал ее к стене и начал остервенело целовать, пока у него в легких не закончился воздух, и ему не пришлось отстраниться, хрипло дыша. Только тогда он осознал, что она почему-то не сопротивляется, а продолжает цепляться дрожащими пальцами за воротник его мантии, прикусив окровавленную распухшую губу. В ее взгляде не было растерянности или удивления, только слепое желание, и его страшно потрясло, что не только он, оказывается, может испытывать подобные чувства. Но в глубоко посаженных зеленых глазах он внезапно увидел свое отражение – взъерошенный подросток с нервно сжатыми кулаками, скуластый, с тонкой птичьей шеей и чернильным пятном на щеке – и его почти скрутило от ненависти к себе за то, что они так непохожи. За то, что он – урод, а она – самая красивая девчонка в школе! И он позорно сбежал, стараясь не оглядываться. Он знал: если она позовет его, он не выдержит и вернется, и тогда сам Мерлин не удержит его от того, чего она – она! – не заслуживает. С таким, как он? Это же просто отвратительно.
В тот же вечер за ужином он нарочито небрежно сказал какую-то грязную двусмысленность, явно намекая на нее. Он видел, что Блэк за соседним столом внимательно слушает похабное хихиканье других слизеринцев, и его удивило, что этот импульсивный гриффиндорец не врезал ему тут же, не стесняясь присутствия его однокашников и маячивших на горизонте учителей. Но, видимо, он недооценил его. Блэк не стал медлить с расплатой и в компании таких же отморозков из Гриффиндора подстерег его вечером в душевой. После часовой "беседы" ему пришлось провести неделю в изоляторе со сломанной в трех местах рукой, безнадежно разбитым носом и вывихнутой челюстью. Этот чисто гриффиндорский способ мести – без всяких проклятий, порч и сглазов – заставил его тогда в первый раз сильно задуматься о том, что же он в действительности представляет собой в этом мире. И прийти к выводу, что за неимением очевидных гриффиндорских талантов, ему придется расстаться с мыслью, что он сможет достичь чего-то, что его отец считал достойным. Ему это дорого обошлось. Разговор, состоявшийся вскоре после того, как решение целиком и полностью было осознано, он помнил до сих пор. Впрочем, возможно, его память так цепко впилась в эти события еще и потому, что вскоре после их беседы по школе поползли странные слухи: вечно взлохмаченный гриффиндорский очкарик не просто звезда квиддичной команды, а не больше не меньше как потомок самого Гриффиндора.
Он видел, что она ничего не забыла, но если уж решил воспользоваться по-слизерински нечестным приемом, надо идти до конца.
"Итак?" – вот. И бровь приподнять. Пусть думает, что он превращает все в шутку.
"Итак?"
Он ждал. Она подхватила сползшее полотенце и пожала плечами.
"Он был самым популярным приду… мажором в школе? Он подарил тебе самое дорогое зачарованное кольцо в Англии? Он обманом заставил тебя выпить любовное зелье?"
"Что до этого, то вряд ли", – рассмеялась она, вставая. В сумраке за тенями, которые бросал на стену горящий семисвечник, он видел, как она неторопливо собирала бинты. – "Сам знаешь, что его способности в Зельеделии оставляли желать лучшего. Если бы не…"
"Если бы не твои конспекты, он никогда бы не сдал Т.Р.И.Т.О.Н.? Я в курсе".
"Не у всех такие же способности, как у тебя", – мягко заметила она, опускаясь в маленькое кресло напротив кровати.
"Как тебе хочется увести нашу беседу в сторону".
"Вовсе нет. Если тебе уж так приспичило устроить мне допрос, то знай – я согласилась выйти за него замуж, потому что он смешной".
"Что?!" – этого он никак не ожидал.
"Он умеет рассмешить меня. Больше никто не может заставить меня смеяться с таким удовольствием".
Удар ниже пояса. Собственную серьезность он всегда воспринимал, как уникальное достоинство.
"Клоун…"
"Не говори так. С ним на самом деле очень весело. Никогда не забуду, как на свадьбе он зачаровал бутылку шампанского, и она плясала канкан на столе среди бокалов", – она откинулась на спинку кресла, устало потянулась и улыбнулась, вспоминая. Ее улыбка резанула его по сердцу.
"Своими способностями к Трансфигурации он всегда умел пустить пыль в глаза", – проворчал он, искренне ненавидя себя за то, что лежит в его кровати, одетый в его одежду, а напротив сидит его жена, которую он сам заставил объяснять, почему ее муж такой отличный парень. Это было невыносимо, и в то же время – правильно.
Он комкал край одеяла и весь кипел, считая про себя капли дождя, стучавшие в окно, а она невидяще смотрела в темноту, не чувствуя, что бессмысленно улыбается. Как ему объяснить, что это – другое? Рассказать о том, как они встречались на каникулах, и каждое утро он левитировал ей в окно букет цветов? Как по вечерам они бегали в кино, смотрели "Челюсти", "Звездные войны" и другую магловскую ерунду. Как он передразнивал супергероев и смеялся над картонными акулами. Как они ели попкорн и конфеты, сидя на последнем ряду, он бросал разноцветные бумажки в экран, а потом целовал ее, и его дыхание пахло так же сладко, как те липкие шоколадки, а она таяла, потому что… потому что ей никогда не было так спокойно. Как он строил рожи, рассказывал ей анекдоты и до истерики доводил их соседей своими штучками, а когда однажды смотритель кинозала попытался выставить его вон, он наложил на него Таранталлегру. Как по ночам он бросал ей в окно горсть песку, и она вылезала к нему через крышу флигеля. Как они ходили в парк, лежали на траве и смотрели на звезды. Она была счастлива тогда? Да.
"Ты счастлива", – прозвучало почти как обвинение, но она этого не заметила и вновь расплылась в бездумной улыбке.
"Почему бы и нет?"
"Не понимаю", – сухо заметил он, по привычке пожимая плечами и морщась; этот жест все еще вызывал боль. – "Как может такой безбашенный идиот, которому лень пошевелить собственными мозгами, чтобы понять, что им манипулируют, сделать женщину счастливой. Особенно такую, как ты".
"Не надо, перестань", – она смотрела на него с сочувствием, точно на обиженного ребенка. – "Может быть, он и плохо разбирается в людях. Но он еще и надежный, понимаешь?"
"Теперь понимаю", – он поморщился и неловко заерзал под одеялом. – "Ты просто не смогла устоять перед напором такого бездонного очарования".
"Тебе плохо", – забеспокоилась она.
"Нет", – кратко оборвал он ее, даже не беспокоясь о том, что она заметит сарказм в его голосе. – "Мне очень хорошо, поверь", – он подергал повязку, смутно надеясь, что бинт затянут некрепко, и он сможет съязвить что-нибудь на этот счет. – "Особенно теперь, когда я узнал, что о нем есть, кому позаботиться. За него уже можно не беспокоиться".
"А, так ты понял", – прошептала она.
Он ничего не понял, но кивнул. Они помолчали.
"Поспишь?"
"Здесь?" – послышался натянутый смешок. – "За кого ты меня принимаешь?"
"За человека, которому нужно отдохнуть и восстановить силы".
"Не беспокойся, через пару часов все окончательно затянется. Когда я смогу аппарировать, то избавлю тебя от этой обузы".
"Ну что ты такое говоришь, какая же ты обуза?!" – после паузы. – "Знаешь, это прозвучит не слишком красиво, но я рада тому, что Разрезальное Проклятие одного из этих чертовых Упырей дало нам возможность снова увидеться".
"Звучит так", – скривился он, – "точно это не ты говоришь".
"Я беспокоилась за тебя", – просто сказала она.
"Не скажу, что мне это очень приятно. Я, знаешь ли, не мальчик, чтобы меня на помочах водить", – буркнул он.
"Почему ты не уехал за границу? Разве это было бы не естественно в твоей ситуации – уехать из страны и искать работу где-нибудь на континенте или в Америке? С твоими способностями…"
"Ты считаешь, что можно нормально жить где-то еще?" – фыркнул он, стараясь придать лицу максимально консервативное выражение. Увы, полурасстегнутая красная рубашка в желтую клетку сделала эту попытку крайне комичной. – "Работать с тупыми, жирными американцами, которые совершенно не умеют говорить по-английски и даже называют обед ужином? Или с шепелявыми лягушатниками…"
"Ой, перестань", – засмеялась она. – "Ты говоришь, как старый тори!"
"Кто?" – Он напрягся – не выносил, когда над ним смеялись. Даже она.
"Не обращай внимания. Это магловский юмор".
"Юмор", – он хмуро поежился и вдруг пробормотал. – "Знаешь, а ведь крестный предлагал мне уехать в Италию. У него там потомки, ну, то есть, дальние родственники".
"Ты никогда не рассказывал, что у тебя есть крестный".
"Я жил у него на каникулах после пятого и шестого класса. Они с отцом уже давно не ладят, хотя раньше вместе работали. Крестный хороший человек и потрясающе талантливый ученый, только", – он повернулся и осторожно ощупал повязку. – "Только я же не могу все время жить у кого-то".
"Не в том ли дело, что все их таланты попросту подавляют тебя?"
"Тоже мне, психолог", – скривился он.
"Если бы в школе у нас работал психолог, половина наших не ушла бы к Вольдеморту!"
Он изменился в лице, и она поняла, какую только что сморозила бестактность.
"О боже, прости меня! Прости, пожалуйста".
"Знаешь, я все же посплю немного", – перебил он ее и с трудом повернулся на бок. – "Если тебя не затруднит, погаси свечи, мне отсюда их не достать".
***
Ей очень хотелось спать, но когда она попыталась свернуться клубочком под клетчатым пледом в гостиной, то обнаружила, что сон упорно к ней не идет. Вместо этого в голову лезли всякие мысли, от которых она беспокойно ворочалась на диване, вцепляясь пальцами в обивку и сбивая подушку.
В конце концов, ей пришлось встать и спуститься вниз, чтобы плеснуть водой на раскрасневшееся лицо. Халат по дороге зацепился за ступеньку и сполз с ее плеч. В ванную она по какому-то наитию не пошла, вскользь, почти подсознательно прогоняя мысль о сером призраке, взглянувшем на нее из зеркала, и открыла кран на кухне. Прикоснувшись лбом к прохладной поверхности деревянного шкафчика, она с силой зажмурилась и представила на мгновение, что ничего не произошло. Скоро наступит утро, сказала она себе. Дождь прекратится или перейдет в снег. А потом легкая метель вспенится в холодном воздухе, окутает соседние холмы и превратит их в сказочный предрождественский сон, в котором нет места ни войне, ни Вольдеморту, ни старым ошибкам, о которых давно пора забыть.
Если, конечно, считать ошибками их, а не что-то другое.
Она крепко ухватилась за металлическую ручку шкафа. Нельзя думать об этом! Нельзя! Разве можно упрекать себя в том, что она выбрала того, кто нуждался в ней больше? Она усмехнулась: вот уж кого трудно было заподозрить в слабости, так это его. Тихие шепотки и тщательно скрываемый восторг при появлении его – красивого удачливого и талантливого мага – создавали ауру сладкой надежды на то, что темные времена закончатся куда быстрее, чем уныло утверждают газеты. Гриффиндор, вон оно как! Конечно, на кого же еще надеяться, как не на Гриффиндора!
Стать Гриффиндором для него было легко и естественно, точно он им и родился. Странно, актер из него всегда был никакой, возможно, он просто искренне верил в то, что эта игра приблизит истинного Гриффиндора к тому, для чего он и был рожден. Если бы он знал… Впрочем, она ему никогда не скажет. И Дамблдор тоже – к чему терять такой ценный материал? Она заскрипела зубами. Все мы – просто материал! И почему он не наложил на нее Заклятие Забвения, после того, как она наорала на него? Почему он вообще позволил ей жить дальше, раз ставки были действительно так высоки? Это может означать одно: она тоже участвует в этой партии, но пока не знает, в какой роли – крупной фигуры или пешки. Старый директор слишком хорошо знал своих учеников, возможно, он понимал, какое она примет решение в сложившейся ситуации?
Иногда быть женой очень трудно.
Сдавливавшая ей лоб тяжесть внезапно отпустила. Надо посмотреть, как он там.
Он спал, раскрывшись, как ребенок, разметав руки по смятым одеялам и судорожно прикусив подушку зубами. Метка зловеще темнела на анемично бледной коже – смутный свет луны, мелькавшей за тучами, падал как раз на нее. Она наклонилась поближе и всмотрелась в изгибы выжженной на коже татуировки. Ей показалось, что змея, бесконечными кольцами выползавшая из черепа, чуть шевелится. Это навсегда? И что лучше – такое откровенное, грубое клеймо, принятое добровольно, или клеймо невидимое, вечно искушающее, данное свыше?
В левом кулаке он сжимал какой-то клочок бумаги, и она сощурилась, чтобы разобрать, что это.
"Ты смотришь на меня", – она вздрогнула и увидела, что его глаза напряженно следят за ней.
"Прости, пожалуйста, что разбудила".
"Я не спал".
Значит, не только у нее одной бессонница этой ночью.
"Плечо болит?"
"Нет, думаю, все уже совсем прошло. Повезло, что у тебя было заготовлено нужное зелье".
"Да, повезло".
Они замолчали. О чем могут говорить в четыре часа утра два полуодетых человека?
"Что у тебя в руке?"
"Где?" – пальцы виртуозно быстро скользнули под одеяло, и спустя секунду он уже показывал ей пустую ладонь.
"Волшебник", – проворчала она. – "Фокусник. Покажи, что это за бумажка".
"Уверяю тебя, у меня ничего такого нет", – ответ был чересчур категоричен для того, чтобы быть правдоподобным.
"Ой, ты чертовски плохо врешь!" – ее рука скользнула под одеяло. – "Отдай!"
"П-перестань!"
"Ага, скрытный ты мой, сейчас я, наконец, узнаю, что у тебя за страшные тайны!" – она со смехом пыталась нащупать его руку. Он неловко отбивался. – "Сознайся, ты уволок со стола мой позавчерашний список покупок или рылся в ящике с носками в поисках тайных инструкций Ордена".
"Так твой благоверный хранит переписку с Орденом в грязных носках! Очень подходящее место, узнаю его бедную фантазию!" – ухмыльнулся он, отчаянно ища способ отвлечь ее, пока…
"Кто говорил о грязных носках! Ты как обычно преувеличиваешь. О!.."
Они замолчали. Он отодвинулся к самому краю кровати, а она вскочила и отвернулась. В ее руке была смятая фотография девушки в розовом платье.
Она так старательно не смотрела на красные пятна на его щеках, что не обратила внимания на то, что стоит посреди водопада серебристо-белых отблесков луны, пронзавшей лучами намокшее стекло. Он прикусил кулак и тоже отвернулся. Ее ночная рубашка в этом призрачном свете казалась совсем прозрачной.
"Ну и зачем ты ее взял?" – осторожно протянула она, старательно делая вид, что ожидала куда более интересного разоблачения. Впрочем, сейчас она была готова на что угодно, лишь бы ей не пришлось выслушивать честный ответ на этот вопрос.
Ответа, впрочем, не последовало. Вместо этого она услышала шорох одеяла и удивленно обернулась.
"Что ты… Ляг обратно, быстро!"
"Мне пора".
"Ты с ума сошел…"
Он деловито застегивал рубашку, нервно поправляя сбившуюся повязку.
"Эту одежду я сегодня же верну тебе совой. А ты мне – мою".
"Нет, ты точно рехнулся! Сейчас глубокая ночь, ты нездоров, тебе нужно лежать и…" – она удивленно замолчала, когда почувствовала на своей руке тяжелую хватку.
"Я. Ухожу", – это прозвучало, как угроза.
"Перестань, это, в конце концов, смешно!"
"Да? А мне кажется, что так, напротив, будет лучше для нас обоих".
Она замолчала, растерянно глядя на то, как он путается в шнурках ботинок. Он встал, покачнулся и жестко отбросил ее руку, когда она бросилась помочь ему.
"Не надо!"
"Господи, куда ты пойдешь в таком состоянии? Тебе нельзя аппарировать, расслоишься!"
"Думаешь, мне лучше продолжать лежать в твоей кровати и смотреть на тебя?! Думаешь, мне лучше скрипеть зубами и сдерживаться, когда ко мне прикасаются твои руки? Лучше пусть меня при аппарации разорвет на тысячу кусков, чем оставаться с тобой наедине в этом проклятом доме!.." – прорычал он и рванулся к лестнице.
"Сумасшедший! Вернись, тебе говорят!.."
Внизу он уже срывал с крючка первую попавшуюся мантию.
"Не уходи, пожалуйста", – тихо сказала она, останавливаясь на последней ступеньке лестницы. – "Пожалуйста".
"Не проси меня об этом", – угрожающе предупредил он, судорожно дергая завязки. – "Не проси, потому что если я останусь, мы оба пожалеем об этом, и ты сама это понимаешь".
Она это понимала, но когда входная дверь захлопнулась, отрезая ее тишиной от свистящих снаружи порывов ветра, ей вдруг стало нестерпимо больно от безжалостно нахлынувшего ощущения одиночества. Дверь снова с силой хлопнула, и ослепляющий порыв ветра бросил ей в лицо пригоршню острых снежинок. В темноте она могла различить лишь бешено крутившийся волчком снег.
Поэтому она закричала.
Холод сковывал ее все больше и больше, ветер осыпал ее веером колючих белых хлопьев, а она продолжала звать его. Почти без надежды, но с ощущением того, что в эту минуту она говорит правду сама себе.
Она крикнула в темноту последний раз и стала ждать.
***
Скрежет тормозов. Негромкие голоса. Резко ослепляющая линия света. Я слепо моргаю и прикрываю глаза рукой.
"Гарри… Гарри, просыпайся, мы почти приехали".
"Ч-что?"
"Просыпайся".
Свет медленно вползает сквозь приспущенное стекло. Справа и сзади исчезает череда театральных вывесок в классических пурпурных тонах, издалека пестро подмигивают многочисленные кинотеатры и доносятся остатки чайнатаунского вечернего шума. Огромные алые огни – "Трокадеро".
"Не мелочишься, Борегар? "Ритц".
"Почему бы и нет? Уровень комфорта у магглов намного выше, а чаевых давать куда меньше", – знакомый густой голос.
"Не верю своим ушам", – сухой каркающий смешок. – "Ты начал экономить?"
"Золото падало слишком быстро, надеюсь, ситуация сейчас начнет меняться".
"До открытого столкновения – нет".
"Да и тогда возможны сильные скачки на рынках".
"Опыт?" – почти с интересом.
"Нет", – легкое пожатие плеч. – "Лоа".
В зеркале я вижу прикушенную губу Валери Эвергрин. Чего она опасается?
"Молодой человек, пока мы еще не припарковались, я хотел бы знать, что за письмо вы получили сегодня".
Еле заметный кивок в зеркале. Я немного расслабляюсь.
"Авроры?"
"Да. Итак?"
Огонь. Алые знаки, точно татуированные пламенем на гладкой угольно-черной поверхности. Как сказать об этом?
"Очень просто".
"Вы читаете мысли?" – еще один специалист.
"Это несложно. А в моей работе еще и необходимо. Закройте глаза и постарайтесь вспомнить в подробностях, как это было".
Закрыть глаза. А если в памяти возникают не горящие буквы, а спугнутый светом лондонских огней непонятный сон, четкий, словно навсегда вгрызающийся в память. Вызывающий странное ощущение тревоги от невольной сопричастности тому, что я только что видел. Опять предчувствие?
Будущее.
"Вы чем-то встревожены? Расслабьтесь".
Я расслабляюсь, и маленькие клочки информации начинают течь к высокому чернокожему колдуну совершенно без малейшего моего усилия. Он, как мне почему-то кажется, воспринимает их не зрительно, а на слух, чуть склонив голову, как это обычно делают люди, сидящие возле радиоприемника.
"Борегар, ты встречал раньше что-то подобное?"
Мистер, вернее, профессор (еще один, о Мерлин!) Моллумба чуть касается розовыми кончиками пальцев широкой негроидной губы. На его щеках я внезапно замечаю сеть мелких полосок-шрамов. Слишком симметричных, чтобы быть остатками проклятия. Точно чувствуя и эти, последние мысли, он неожиданно наклоняется вперед и, прежде чем я успеваю отшатнуться, нащупывает у меня на лбу молнию Черного Лорда. Его печать.
"Бо?"
"Я много лет призывал богов, чтобы быть хранителем их голосов", – говорит он медленно, глухо, и впервые я обращаю внимание на то, что в его речи едва заметно шевелится шелестящий привкус какого-то незнакомого акцента. – "Я слышал их волю, но никогда не видел их. Не видел их так близко".
Я не понимаю, о чем он говорит, но по спине у меня пробегает нехороший холодок. Машина останавливается перед пестрой россыпью золотистых огней на уступах лестницы, покрытой малиновым ковром. Солидный швейцар, похожий на генерала в отставке, с неторопливым достоинством начинает спускаться к нам с очевидным намерением открыть дверь машины.
"Гарри Поттер".
"Да?" – я внутренне подбираюсь. Мне почему-то кажется, что этот странный человек сейчас скажет что-то очень важное.
"Вы умеете молиться, Гарри Поттер?"
Сердце разочарованно падает куда-то вниз.
"Что?!"
"Наши боги – совершенно разные существа. И говорим мы с ними по-разному. Я прошу их сделать что-то для меня и подношу им дары в благодарность за помощь. Вам же надо долго искать своего бога, чтобы задать ему самый главный вопрос. И я вам здесь не помощник".
К чему все это?! Краем глаза я вижу, как высоко и удивленно подскакивают брови у мисс Вэл.
"Но я знаю, что вы найдете его. Вы избраны, молодой человек. И когда это случится, пусть Данбала сохранит вашу душу от искушения".
Мистер Моллумба неторопливо поднимает стекло со своей стороны и с максимальным достоинством выдвигает наружу огромные ноги в ботинках от "Доктор Мартенс". А я словно продолжаю плавать где-то посреди моего сна и непонятной, странной яви, которая сейчас мне кажется более безумной, чем сон.
"Ваш багаж, сэр?" – уважительно обращается к нему швейцар.
"Борегар, подожди! Ты не сказал…"
Огромный черный мужчина наклоняется над машиной и печально покачивает крупной гладко выбритой головой.
"Это – вне слов, Северус. Думаю, он уже понимает это".
***
Пройдя на цыпочках в свою комнату, я долго смотрю в окно, пока Сьюзен тихо дышит под одеялом. Странные слова Борегара Моллумбы не идут из головы, а сон продолжает держать меня в петле непривычной реальности, поэтому я не сразу осознаю, что в комнате начинает знакомо пахнуть серой и горелой бумагой. Я не оборачиваюсь, пока очередное письмо не начинает нетерпеливо потрескивать раскаленными уголками. На нем медленно догорают строки:
"Цепь из цветов труднее порвать, чем цепь из железа".
"Тише", – негромко говорю я и киваю на кровать. – "Она спит".
Точно понимая меня, письмо медленно и аккуратно сворачивается в пылающий комок и бесшумно испаряется, осыпая ковер искрами жидкого огня.
А я все стою, смотрю на то, как уличный фонарь раскачивается в темноте на ветру, и думаю о том, как завтра посмотрит на меня Джейсон МакТаггарт, когда я, маг, попрошу его преподать мне урок магловской физики.
Но, в конце концов, все мы сделаны из звезд, не так ли?
