Предисловие автора

Эта невероятная история произошла со мной, наверное, именно тогда, когда я так нуждалась в чем-то невероятном. С другой стороны, от этого дома трудно было бы ждать чего-то другого.

Запустение. Это все, что я видела вокруг себя с тех пор, как переехала в Девон. Последняя война настолько надломила здешние места, что было сомнительно, как люди вообще могут подняться из этой разрухи и приняться за работу. В соседних городках процветали только многочисленные пабы – пиво было, пожалуй, единственным, что не переводилось все эти четыре года, а избирая своей мишенью автобусы, аэропорты, метро и прочие места скопления народа, они тщательно избегали пабов, словно бы признавали за ними право быть нейтральной территорией, где любой может пропустить стаканчик независимо от политических воззрений. В супермаркетах на полках лежала почти исключительно экспортная дороговизна или та продукция, к которой прикладывали руку мои собратья по профессии: уставшие от сложностей жизни и ужасов войны люди с радостью окунались в посторонний мир, который неизменно заканчивался либо хорошо, либо фразой "продолжение следует". Дома вокруг супермаркетов стояли унылые, облезлые и все – покрытые той неподдающейся времени плесенью, которой искони славятся все местные постройки. Мое жилище не было исключением.

Трудно представить, что раньше здесь, возможно, было вполне удобно и уютно. Те хозяева, которых уже нет, и нет давно, наверное, любили это место. Может быть, они ухаживали за садом, который сейчас совершенно неприлично разросся, настолько, что я даже не рискую заглядывать в его потаенные, мрачные и темные уголки. Мокрые запущенные дорожки, поросшие дроком и хлюпающим, проваливающимся под ногами мхом – все, что я себе позволяла. В тот край сада, который порос странными кустами, иногда, кажется, по-человечески шевелящими ветками, я старалась вообще не смотреть. Может быть, думала я, когда обживусь здесь получше, приглашу ребят из "Мур Гарденс", чтобы привели тут все в порядок, но пока, если честно, мне не хочется.

Мне не хотелось этого потому, что загадочные темные тени, преследующие меня в дальних углах сада, у калитки, болтающейся на полуразрушенном каменном заборе, в мрачных пыльных углах комнат, каждая из которых имеет свой, отличный от других странный запах и атмосферу, – все они создавали вокруг этого странного дома ореол сладкого страха. Я глупо чувствовала себя принцессой, получившей по наследству замок Дракулы или какую-то подобную готическую развалюху, пропитанную насквозь стонами невинноубиенных и холодными прикосновениями покойных маньяков. Даже не верится, что первую награду я получила когда-то за то, что написала подобную же халтуру, которая разошлась по всему миру не хуже отравы Бургер-Кинга, а потом наша кинопромышленность осчастливила массу зрителей двумя экранизациями этого бреда. Хорошо еще, что к сценарию первого я сама приложила руку, иначе получилось бы еще более несусветное нечто, вроде того, которое сейчас идет по Скай-Фай. Уже бог знает, какая серия…

Здесь не было ни фирменных летучих мышей, ни светящихся черепов, ни ледяного хохота по ночам, ни таинственно колышущихся призрачных занавесей. Просто дикая, оглушающая тишина. И вечное ощущение чужого взгляда, точно кто-то постоянно стоял за спиной. Кто-то неизвестный, а поэтому – страшный. Мертвящая разруха, царящая здесь, как мне признался мой агент уже на вечеринке по случаю новоселья, отпугнула не одного покупателя, поэтому та контора по продаже недвижимости была готова не только продать мне этот дом, но и оплатить все расходы по моему переезду и даже осчастливила меня потом на празднике ящиком шампанского. Ужасного, кстати. Подозреваю, что последним реверансом я была им обязана проискам именно Мэтта, того самого талантливого молодого человека, который убедил меня, что автор триллеров и мистических кровавых драм просто обязан жить в подобном месте.

"В самом деле, Конни", - подвел он итог уже под конец вечера, самодовольно развалясь в самом лучшем кресле из тех, которые были в этой халупе. – "Это шикарная реклама. А то, что вокруг сплошные болота, тебе только на руку: ни один придурок не сунется за автографом или твоими трусиками".

Я содрогнулась, вспомнив прошлогодний случай с Мирной Эверхарт, изготовительницей смелых эротических романов. Один из поклонников ухитрился пробраться в ее дом через целую батарею охранных сигнализаций, залезть в спальню и устроить порядочный разгром в шкафу с ее любимым кожаным бельишком. Когда полиция арестовала этого фетишиста, кровать Мирны была в совершенно ужасающем состоянии, а камеры слежения в комнате зафиксировали такую сцену, которую она, при всей ее изобретательности, никогда не сможет запечатлеть на страницах собственной нетленки. Побоится лишиться основной массы читателей, втайне не одобряющих подобных излишеств. Во всяком случае, как она мне тогда рассказывала, залпом опрокидывая в глотку очередную микстуру от нервов, к которой у нее уже развилось стойкое привыкание, ее издательство ни за что бы ни допустило в ее творениях подобных сцен, чтобы не вылететь из рядов ведущих штамповщиков бестселлеров. Но показывать, что я боюсь оказаться в таком же положении, как Мирна, было глупо.

"Мэтт, дорогуша, ты прекрасно знаешь, что это уже немодно. Если кто-то захочет узнать чьи-то постыдные тайны, достаточно взломать микрокомп этого человека. Но тут мне это явно не грозит", - я сделала еще один глоток и автоматически проверила, хватает ли пока коктейлей для всех гостей. – "Ты ведь и сам знал, что сеть сюда не протянешь: даже телефона нет, а спутниковые почему-то периодически глохнут. Ну, признавайся, тебе было об этом прекрасно известно, когда мы подписывали договор с "Элегант Хаузиз"?"

"Разве это сейчас так важно?" – Мэтт Дилэйни-Харт с захватывающим интересом изучал маслинку в своем бокале. Чувство такта изредка бывало свойственно ему в моем присутствии, и сейчас оно ему не позволяло прямо на вечеринке напомнить о том, что в последнее время реклама мне бы очень пригодилась. Но Мэтту было прекрасно известно, что я не выносила таких разговоров. – "Главное, что ты сможешь, как и хотела, пожить подальше от надоедливых папарацци и занудливых гениев из Сохо и Ноттинг-Хилла. Здесь самое подходящее место!"

"Похоже, тебе все равно, если на меня в этой мокрой пустыне кто-то нападет и порежет на кусочки".

"Думаю, дорогая, что он побоится сунуться в такой дом. Кроме того, ты сама рассказывала мне, что нашла в стенном шкафу здоровенный старинный дробовик", - ничто, казалось, не может испортить Мэтту хорошее настроение.

"Да уж, в этом музее хватает экспонатов. Хорошо еще, что местная древняя сантехника в необычном порядке и не пришлось ничего доставлять вертолетом", - проворчала я, наблюдая за тем, как Кайл Калайцидис обхаживает возле столика у окна объемистую фемину – редактора "Солсбери". Кайл изящно орудовал крошечной вилочкой в маленькой тарелке с салатом "Элегия" и кончиком острого розового языка облизывал сладкую улыбку на пухлых губах, пока мощногрудая редакторша заинтересованно скользила взглядом по его бицепсам. – "В соседней деревне мне сказали, что продуктами весной и осенью надо запасаться загодя, потому что после дождя сюда вообще невозможно добраться".

"Если нужно, найми кого-то из местной службы доставки", - пожал плечами Мэтт.

Его всегда мало интересовало все то, что не было связано с рекламой или прибылью для их с дядюшкой фирмы. "Харт и Дилэйни-Харт" были единственным агентством, которое уже больше десяти лет назад согласилось представлять мои интересы на весьма выгодных для меня условиях, учитывая, что у меня на руках тогда кроме первого романа не было ничего, кроме долгов и желания их выплатить как можно скорее. Мэтт тогда был не младшим компаньоном, а еще совсем юным помощником в конторе, и шанс раскрутить меня был в то же время и его шансом, поэтому он набегал по издательствам немало кругов, прежде чем "Солсбери" нехотя согласилось включить меня в план самым маленьким тиражом. Деньги он чуял, как терьер – лису, поэтому провозился со мной достаточно долго, прежде чем я и сама поверила в то, что моими писаниями можно хоть что-то заработать. Вложив в меня достаточно для того, чтобы поднять на ноги и заставить работать на поток, Мэтт теперь заслуженно получал немалые проценты с моего труда, лишь изредка устраивая мне профилактические "порки", как мы с ним их называли. "Порки" были обычно связаны с моим стремлением написать то, что он не сможет продать, и сейчас был именно такой период времени, когда мне снова хотелось съехать с накатанной дорожки и придумать что-то совсем другое. Мэтт вновь ревностно занялся моим воспитанием, одновременно в рекламных целях заполнив газеты разными дурацкими сплетнями, из-за которых я уже боялась показаться на улице. В конце концов, мы пришли к мирному соглашению: я покупаю этот весьма уединенный дом, похожий на обиталище семейки Аддамсов; спокойно пишу очередной шедевр; мы зарабатываем на нем деньги и вновь отодвигаем от себя призрак нуля на банковском счете. Этого призрака Мэтт боялся куда больше тех теней, о которых я ему рассказала в первый же день, когда он переступил порог этого дома, поэтому мои опасения были им решительно отвергнуты.

"Это еще что за нытье?" – грозно спросил он, нахмурившись так, что его белесые выщипанные брови сошлись на переносице. – "Конни, ты понимаешь, что эта атмосфера нам только на руку? Потрясающий дом", - он оглядел трещины на потолке и белые чехлы, с которых свешивалась паутина. – "То, что нам нужно. Если ты и после этого не напишешь второй "Ночной голод", то я даже не знаю, что тебе нужно для вдохновения!"

"У меня постоянное ощущение, что я здесь не одна", - призналась я, поеживаясь под двумя свитерами.

"Вздор! Продуешь как следует отопление, прочистишь камины, уберешь весь этот хлам", - он обвел рукой тяжелую довоенную мебель, подставки для уже устаревших дисков и странные безделушки на покосившихся полках. – "И заживешь здесь, как королева! Мы тут еще твое столетие отметим".

"Я не доживу, я на вредной работе", - буркнула я. – "К тому же, если по твоей милости меня здесь сожрут какие-то таинственные болотные твари, тебе будет не на ком зарабатывать".

"Зато я напишу о тебе воспоминания, старушка, и огребу кучу денег", - подмигнул мне этот нахал и с энтузиазмом добавил. – "А твою загадочную кончину посоветую использовать в качестве сюжета своему следующему клиенту".

И вот теперь я созерцала, как Мэтт радостно потягивает коктейль из старинного бокала, найденного мной в одной из огромных горок и жадно блестящими глазами осматривает небольшое, но исключительно полезное общество, собравшееся отметить мой переезд в это гнездо вампиров. Большинство гостей удивительно способствовало созданию атмосферы ужасов. Белинда МакГилликади в своем красном платье была вылитая свирепая пиратская мамаша, Джейкоб Лугански из "Блади Пейджиз" нездоровой компьютерной бледностью напоминал жертву бала монстров, а единственный более или менее нормальный человек в этом балагане – моя подруга Айрис Криви – была похожа на неудачную иллюстрацию из старинных комиксов о Блэйде из-за неумеренной любви к черному цвету и ассиметрично залакированным ежикам.

Кайл, наконец, сошелся во мнениях с Белиндой и теперь проталкивался к нам. Лицо Мэтта осветилось. При всей любви к деньгам, в сердце моего агента оставался еще малюсенький кусочек для чисто человеческих чувств, и все они были направлены исключительно на этого самовлюбленного мизантропа, мнящего себя великим поэтом. Поэзией контора Мэтта и его дяди никогда раньше не занималась, но с тех пор, как Мэтт воспылал чувствами к Кайлу, их фирма несколько раз ухитрялась подползать к грани банкротства. Каждый раз Джулиус Харт рвал и метал и, брызгая слюной, грозился выкинуть за порог и идиота-племянника, и его извращенца-протеже. Каждый раз Кайл намекал, что нарушение контракта потянет за собой судебное разбирательство и тягостное, но неумолимое расставание с объектом его пылких чувств (которые для меня лично всегда были сомнительны). Каждый раз Мэтт несся рыдать в мою жилетку и выколачивать из меня новую повесть для устранения угрозы безденежья. Повесть обычно он получал, дядюшка Джулиус успокаивался, а черные глаза и совершенный греческий профиль Кайла оставались для Мэтта таким же эталоном совершенной красоты, как и его безрифменная блеклая писанина – эталоном таланта.

"Похоже, вечеринка удалась", - небрежно проронил Кайл, подхватывая бокал Мэтта и беспардонно выпивая из него половину коктейля. – "Никогда бы не подумал, что эта развалюха вызовет такой ажиотаж".

Эта колкость была для Кайла обычным делом. По непонятным причинам, он иногда ревновал меня к Мэтту, или же искусно изображал ревность. Мэтт от этого приходил в бурный восторг, а я – в крайнее раздражение. Вот и сейчас я, не испытывая особой любви к новому жилищу, мгновенно встала на его защиту только для того, чтобы ответить этой бледной тени замшелого постмодернизма.

"Почему же", – ядовито заметила я. – "Я нахожу это местечко весьма вдохновляющим. Мы с Мэттом уверены в том, что роман, написанный в такой замечательной атмосфере, не менее полугода продержится в списке бестселлеров".

"Это местечко, моя милая", - Кайл прекрасно знал, что я не выношу подобное обращение с его стороны, – "выглядит достаточно жалко, если не сказать – глупо. Никакой инфраструктуры", - он оглядел нас с гордостью человека, понимающего значение такого сложного слова. – "К тому же тут полно всякого хлама, который ты будешь выбрасывать еще много лет".

"Мне нравится копаться во всех этих полувековых антиках, если ты это имеешь в виду, Кайл. Кстати, о старом хламе: Айрис упомянула о том, что твой последний, то есть, позапрошлогодний сборник получил во Франкфурте премию Серебряный Пфук, то есть, э-э-э… Пфуш*?… Прости, запамятовала. Мне никогда не давался немецкий".

Мэтт с беспомощной обидой посмотрел на меня, точно чувствуя в этом и свою вину, и тихо прошептал: "Пфау**!", а потом я услышала, как старинный бокал со звоном полетел в угол. Гости начали оборачиваться.

"Если тебе так нравится гоняться за местными вампирами, Баффи", - высоким, срывающимся голосом отчеканил Кайл. – "Можешь организовать здесь охоту на них с колом, чесноком и серебряными пулями! Уверен, твои читатели с восторгом будут смаковать подробности этих ночных баталий, меня же этот пошлый масскульт не интересует", - и он демонстративно отвернулся с видом оскорбленной невинности, но уйти, с достоинством хлопнув дверью, он, похоже, не собирался: еще не подали чай и десерт.

Мэтт вскочил с кресла и, приобняв за плечи возмущенного Кайла, увел его в столовую. Я почувствовала укол совести: Калайцидис был, конечно, ужасающим дерьмом, но Мэтт не заслуживал такого отношения с моей стороны. Впрочем, гостям этот инцидент показался весьма забавным, к тому же без подобных споров литературная вечеринка – не вечеринка. Белинда понимающе мне улыбнулась и наклонилась к владельцу самой дорогой онлайновой библиотеки. Всунув губы трубочкой как можно дальше в ухо Миджету, Белинда начала жарко нашептывать ему подробности отношений Кайла и Мэтта, причем хронология этих отношений отражалась на ее одутловатом красном лице, точно в зеркале.

"Боже, неужели она признается ему в тайной порочной страсти к большой литературе", - Айрис оказалась рядом со мной и протянула бокал буфетчику, нанятому мной специально на этот вечер в самом дорогом (вернее, единственном) ресторане Хитмарша.

"В приватной беседе об этом говорить не так интересно", - мрачно отозвалась я, следя за тем, как пузырьки коктейля играют в лимонной дольке. – "Сплетни больше подходят к такой ситуации".

"Зная Белинду, я бы ни за что не поверила в то, что она слышала, о чем писали Шекспир, Камю и Эко", - Айрис благосклонно кивнула буфетчику. – "Ее больше волнует, сколько она сможет выручить за издание полного собрания их сочинений. Кстати, Конни, а ты в курсе, что такое Баффи? Я что-то запамятовала…"

"Ты никогда не слышала о ней, Рис? Так звали героиню одного старого телесериала, истребительницу вампиров. Его, кажется, уже давно не повторяли по телевизору…"

"Истребительницу вампиров?" – заинтересовалась Айрис, ставя коктейль на столик. Из-за ее плеча мне было видно, как буфетчик с благоговением ловил каждый жест известной певицы, и я была уверена, что и это, и остальные подробности этого маленького приема будут им с наслаждением вывалены в ближайшем баре Хитмарша под восторженные взгляды слушателей.

"Да, а ты разве не смотрела его в детстве? Я в свое время умирала от любви к одному из тамошних вампиров, блондинчику, он еще ходил весь в черной коже и… Нет, Рис, я ни за что не поверю, что ты не видела этот фильм!"

"Меня несколько иначе воспитывали", - вздохнула черноглазая красавица и, плавно поведя плечом, почему-то взглянула на Макса Миджета. – "Никакого телевизора. Зато рассказами о вампирах меня вдоволь попотчевал папа, он тогда работал…" – она запнулась. – "В общем, папа хорошо разбирался в этом вопросе".

"Тебе, как специалисту, наверное, тоже кажется, что я живу в маленькой Трансильвании?"

"О, нет, Конни, что ты!" – серебристо рассмеялась Айрис, и буфетчик, наливавший шампанское Белинде, завороженно застыл. Напиток зажурчал через край бокала. – "Напротив, я сама с огромным удовольствием поселилась бы здесь, но для этого у меня, увы, пока слишком мало денег. Если честно, я даже не знала, что этот дом все-таки выставили на продажу, а то от желающих его приобрести не было бы отбоя".

"Шутишь", - я недоверчиво пожала плечами. – "Мэтт говорил, что этот дом с привидениями так долго не могли продать, потому что не было ни единого покупателя".

"Мэтт не в курсе", - вздохнула Рис. – "Не уверена, что могу тебе обо всем рассказать. В общем, сама знаешь: экономический кризис и прочее… Ничего святого нет у людей, хорошо еще, что не снесли совсем. Я думала, что этот дом еще долго будет музеем, но, видимо, после войны…"

"Рис, cherie, можно тебя на пару слов", - за нашими спинами внезапно возникли квадратные очки Макса за которыми мне почему-то почудилась встревоженность и легкая укоризна.

"Да, Макси, лапочка…" – и Айрис отчалила на другую половину комнаты как раз к подаваемому десерту – воздушному яблочному пирогу, абрикосовым кнедликам и желе из киви: добыть более изысканное угощение в этой глуши было невозможно. Впрочем, ингредиенты к большинству блюд были контрабандные, и в Лондоне достать их было такой же проблемой, как и здесь.

Из задней комнаты появился мрачный Мэтт, и я тут же подступила к нему:

"Ты знал, что в этом доме был музей?"

Мэтт посмотрел сквозь меня, точно не видя. В его глазах отчетливо плескались пять бокалов коктейля.

"Какой музей?" – рассеянно переспросил он и вдруг внезапно очнулся. – "Конни, я понимаю, что Кайл тебе не очень нравится, но все же такие замечания с твоей стороны – это уже чересчур!"

Я возвела глаза к потолку.

***

Уже после десяти вечера мы спустились по разбитым каменным ступенькам через сад к зловеще поскрипывающей калитке, болтающейся на одной петле. Белинда повисла могучими телесами на ничуть не возражавшем Кайле, а обиженно засмотревшийся на них Мэтт зацепился ногой за табличку, на которой злобно ухмылялся бледный череп, а под ним кровавым готическим шрифтом было начертано угрожающее:

"Дом на болотах

Частная собственность: не влезай – убьет!"

Табличка была идеей Мэтта, текст – моим.

"Какая дивная ночь!" – вздохнул Джейкоб, выуживая ногу в брюках с Сэвил Роу из лужицы с заплесневелой болотной водичкой.

Все нестройно согласились. После многочисленных смачных поцелуев и пожеланий удачи разной степени искренности толпа нужных людей расселась в большом бронированном автобусе, который я специально заказала для того, чтобы довести гостей до заказанной в Эксетере частной гостиницы. Стараниями Мэтта были даже выбиты пропуски для всех потенциальных нарушителей комендантского часа.

"Пока, дорогая!" – Мэтт помахал мне из окошка автобуса. – "Не забудь, я приеду через месяц, и скелет рукописи уже должен быть готов!"

Я уныло сделала ему ручкой в ответ. Автобус, пронзительно загудев, тяжело отчалил от калитки, неловко подпрыгивая на ухабах и периодически проваливаясь в рытвины на старом асфальте.

"Конни!" – Айрис порывисто обняла меня, обдав запахом безумно дорогих духов, таких же контрабандных, как и черный шелк ее платья. – "Еще раз поздравляю тебя, дорогая! Уверена, что жить здесь тебе будет удивительно приятно!"

"Не скажи", - возразила я. – "Вы видели только те комнаты, которые были приведены в порядок для вечеринки, в остальных царит позорный бардак. Надеюсь, через пару дней я смогу нанять прислугу, и здесь будет действительно можно жить по-человечески".

"Надеюсь, твоя домоправительница не выбросит ничего из этих очаровательных м-м-м… безделушек", - небрежно заметила Рис. – "Без них и дом-то не дом. Исчезнет изумительный колорит".

"Нам пора", - пробасил Миджет. – "Благодарю за приятный вечер, Констанс. Так мы договорились насчет "Ночного голода" и "Алого клыка"?"

"Не имею ничего против, Макс", - устало улыбнулась я. – "Присылайте образец договора, мы с Мэттом его посмотрим. Погодите", - вдруг спохватилась я. – "А почему вы не уехали вместе с остальными? Как же вы доберетесь до города?"

"У меня машина – там", - небрежно махнул Миджет куда-то в сторону полуразвалившейся конюшни.

"Не беспокойся, Конни, Макси обещал меня проводить, правда, Макси?" – проворковала Айрис, кутаясь в его пиджак.

"Но вы же оба выпили", - не сдавалась я. – "А по этим местам даже в сухую погоду ездить очень опасно. Справа от шоссе до сих пор не засыпали воронку от бомбы! Может быть, вы останетесь у меня ночевать? Для двоих у меня достаточно места".

Айрис, казалось, заколебалась, но Макс решительно пожал мне руку.

"Благодарю, но уже поздно, а после подобного суаре хозяину лучше всего отдыхается в одиночестве. С нами ничего не случится, уверяю. И пропуск у меня в порядке, спасибо старине Мэтту", - добавил он.

"Не беспокойся, Конни. Я постараюсь тебе дозвониться, чтобы рассказать, как мы доехали", - пообещала Рис, осторожно лавируя на каблуках между черными лужами. – "До встречи!"

"Пока!"

Я постояла на дороге, вслушиваясь в темноту, но звука мотора машины так и не услышала. Наверное, Миджет оставил ее достаточно далеко, потому что еще минут пять я слышала щебечущий голосок Айрис и что-то ухавший ей в ответ бас Макса. Потом внезапно наступила тишина, точно разом выключились все звуки. Но спустя секунду раздался скрежет тормозов, далеко над конюшней я заметила голубоватые огоньки, звук хлопающей, как у большого автобуса, двери прорезал ночь, снова заскрипели тормоза, и все стихло.

Я выбежала на дорогу. Далеко на горизонте под россыпью крупных августовских звезд поднималась темная гряда холмов, словно силуэт спящего дракона. Но на дороге не было ни малейшего следа машины, точно оба моих гостя растворились в воздухе.

Все еще недоумевая по поводу странного исчезновения Айрис и Макса, я вдруг вспомнила, что так и не выяснила у подруги, что она имела в виду, когда назвала мое новое жилище музеем.

***

Весь следующий месяц прошел в бешеных хлопотах по поискам подходящей прислуги. Местное население почему-то дружно отказывалось от перспективы работы в доме известной писательницы независимо от суммы заработной платы и старательно намекало, что в этом склепе ничего хорошего со мной произойти не может. Я была готова убить Мэтта за излишнюю старательность в изготовлении слухов о моем переселении в особняк, полный окровавленных призраков. Не найдя подходящего человека в Хитмарше, я перенесла поиски в Ньютон Эббот и добавила к пожеланиям в списке требований то, что жить предполагаемая обслуга должна в самом доме. Ничего. Я скрепя сердце собственноручно стирала и мыла посуду, пол и окна, но так как комнат было угрожающе много, успехов на литературном поприще мне это не прибавляло.

Кончилось все тем, что я в истерике позвонила Мэтту и потребовала, чтобы он сам решил этот вопрос, иначе меньше чем через пару лет нового романа он от меня не получит.

"Ну что ты, дорогая", - голос Мэтта в телефонной трубке звучал глухо и то и дело пропадал. – "Успокойся. Я постараюсь найти кого-нибудь в Лондоне. Твои здоровенные камины уже прочистили?"

Я мрачно подтвердила: да, прочистили. Болезненные воспоминания о том, как здоровяки из эксетерской фирмы наследили сажей во всем доме, а потом пораженно наблюдали за тем, как знаменитый писатель неумело елозил по полу грязной тряпкой, были еще слишком свежи.

"Вот и превосходно, Конни! Теперь тебе будет хотя бы тепло и уютно".

"Уютно!" – взревела я. – "Да я тебе…"

"Все, все", - заторопился Мэтт. – "Тут ко мне пришли с дополнением к контракту Кайла… Я понял: тебе нужно подыскать человека для работы в доме. Постараюсь сделать все в лучшем виде!" – и он быстренько повесил трубку.

Я бросила проклятый жалко дребезжащий телефон на пыльный диван и перевела дух. Судя по всему, мне еще долго придется обитать здесь одной. Насчет охраны, правда, Мэтт оказался прав: пока я не столкнулась в собственной спальне ни с одним грабителем, фанатом или извращенцем. Правда, однажды утром меня ни свет ни заря поднял с постели жуткий заунывный вой. Еще не отвыкнув от звука сирен воздушной тревоги я с ужасом сорвалась с постели, запутавшись в одеяле, чуть ни обрушилась с кривоватой скрипучей лестницы и успела заметить в узкое окошко со всех ног улепетывающего в сторону болот незнакомца в странной темной хламиде, то и дело спотыкающегося и проваливающегося в грязную жижу. Не имея в этом сумасшедшем доме такой роскоши, как сигнализация, я долго не могла понять, что за кошмарный звук мог до такой степени напугать этого человека и заставить меня подскочить с кровати. Полиция, вызванная только через три часа из-за очередного выпендрежа моего телефона, не проявила, с моей точки зрения, должной бдительности.

"А вам не приснился этот человек, мэм?" - откровенно малолетний сержант лениво возил карандашом по желтоватому блокноту. На его цыплячьей шее устало дергался кадык – видимо, свидетельство долгого ночного дежурства. – "Может быть накануне вы… э-э-э…"

Я возмутилась. Слухи об излишествах, которым подвержены знаменитости, в моем отношении были явно преувеличены. Выпивала я исключительно в меру, да и то только на вечеринках, что же касается "золотой пыли", которая вошла в моду на богемных тусовках еще до войны, то даже если я и была подвержена этой глупости, разжижающей мозги, то у меня просто не хватило бы денег на поддержание этого пристрастия. Именно поэтому эта пакость была по карману исключительно богатым самоубийцам, которые не стремились задерживаться на этом свете.

"Нет. Я видела его в окно так же ясно, как сейчас вижу вас", - сухо сказала я. – "Лучше объясните, что за воющую дрянь он мне подсунул?"

"М-м-м… думаю, ничего такого не было, мэм. Здешние болота иногда издают такие странные звуки. А вы слышали, как кричит выпь?"

Нет, как кричит выпь, я не слышала.

"Местные жители говорят, что крик выпи напоминает вопли истязаемого человека", - полицейский мальчоночка выкатил голубые глазки, точно стараясь меня напугать. – "Да и вообще место это нехорошее. Болота эти странные. Не люблю я сюда ездить даже по работе".

"Чем же наши места так плохи?" – раздраженно прорычала я. – "Отсутствием должного контроля над порядком, что ли?"

Юный сержант искоса посмотрел на меня. Рука, строчившая в блокноте, остановилась.

"Да разное поговаривают", – нехотя проговорил он, осматривая недра моей кухни. До нее у меня еще не дошли руки, поэтому у старых шкафов все так же неаккуратно болтались дверцы, под потолком висели связки полуистлевших растений, в многочисленных банках и бутылках плескались разные мерзкие на вид жидкости, а за древним холодильником, служащим мне теперь в качестве шкафа, сплел паутину здоровенный паук, по размеру напоминающий тарантула. Я не боюсь пауков, но величина этого экземпляра вызывала во мне невольное уважение и осторожность в обращении с дверцей холодильника.

"Говорят, что в этом доме когда-то умер кто-то. Не своей смертью умер", - передернув плечами (видимо, заметив паука) пробормотал сержант. – "Мужчина или женщина - не знает никто. Здесь всегда жили странные люди. Их и в деревне мало видели. Старики в Хитмарше рассказывали, что прежний хозяин и его жена редко в деревне появлялись. И почти никуда не ездили".

"Откуда вы знаете?"

"Здесь только одна дорога", - пояснил белесый сержант. – "Дальше только болота. Старики говорили, помнится, что хозяева часто проезжали на машине мимо деревни".

"Ну и что?"

"Несколько раз подряд. В одну сторону. А обратно не возвращались".

"А больше деревенские кумушки ничего здесь не видели?" – не смогла я сдержать раздражение. – "Может быть, бывшие хозяева этого дома прилетали обратно на метлах? Или вызывали грозу по выходным? Или травили невинных коровок какой-нибудь местной тетушки Марты? Или приносили в подвалах человеческие жертвы в день солнцестояния?"

"Ну, об этом вам лучше знать", - юный полицейский захлопнул блокнот. – "Вы свои подвалы лучше знаете. Но если вам понадобится помощь, вот", – он покопался в кармане и вытащил белый квадратик, - "моя визитка. Позвоните, если что еще странное заметите".

Все это уже начинало надоедать. Мысль о том, что это Мэтт переусердствовал с двусмысленной рекламой в желтой прессе, не объясняла того, что, по-видимому, странные слухи об этом доме и раньше ходили в округе. Я с трудом дозвонилась в Лондон одному знакомому юристу и попросила выяснить, давно ли дом был выставлен на продажу и когда у него сменился последний хозяин. Ответ пришел на следующее утро. Мой приятель позвонил и отчитался: последний владелец этого дома скончался сорок лет назад, по всей видимости, в результате несчастного случая, и с тех пор дом на болотах медленно разрушался. Наследники, скорее всего, жили тут какое-то время, достаточное для того, чтобы немного подреставрировать дом и подготовить его к продаже, но после того, как умерли и они, дом отошел в собственность банка, который много лет безуспешно пытался его продать с помощью эксетерской фирмы "Элегант Хаузиз". Клиенты упорно не интересовались этой халупой все сорок лет. Мэтт, жадина, по всей видимости, купился на дешевизну дома, но странную фразу о музее, услышанную от Айрис, эта информация не объясняла.

После этого я отправилась в деревню собирать слухи.

Поразительно. Даже дряхлые кошелки из дамского клуба не могли мне сказать ничего определенного. Их бесконечно стрекочущие рты точно мгновенно поражала немота, когда они слышали мои вопросы о бывших владельцах Дома на болотах. Я обхаживала эту свору старых кошек целую неделю, но не смогла добиться от них ни слова, кроме глупых сказок об обитающей в нехорошем доме болотной нечисти. Завсегдатаи деревенского паба тоже не могли добавить к уже имеющейся информации ничего существенного.

Только через несколько дней старый Хоровитц из деревенской бакалейной лавки (загадочного выброса из прошлого, притаившегося рядом с супермаркетом), отпуская мне очередной запас продуктов, заметил:

"Помнится, ходили тут всякие" – кто именно он не пожелал уточнить. – "Еще до этой, второй войны. Спрашивали, где этот дом и как его можно, того, осмотреть. Думал, покупатели приехали, наконец, ан нет, вроде не похожи. И одеты были странно. Много их тут перебывало. Иногда", - он понизил голос. – "Они даже из болот выходили, ну, со стороны самой трясины. И никто не знал, откель они взялись и куда девались, вот оно как".

Он с трудом вручил мне объемистый пакет и многозначительно уставился на меня слезящимися глазами, словно ожидая бурной реакции.

"А может, это были туристы?" – я завозилась в карманах, доставая кредитку.

"В странной одежде, я сказал!" – старик недовольно повысил голос. – "Вы меня слушаете или нет, молодая леди?"

"Это случайно не в день пивной ярмарки было?" – я вручила старику кусочек золотого пластика, и он закряхтел, слепо пихая его в щель вполне современной кредитной консоли. – "Я заметила, вы сами довольно интересно были одеты на прошлом ярмарочном карнавале", - это было еще мягко сказано. Когда я увидела в тот день качающиеся над этой благообразной седой шевелюрой мягкие плюшевые рога, то долго не могла прийти в себя от хохота.

На консоли одобрительно мигнул огонек подтверждения оплаты, и золотая кредитка выпрыгнула прямо в руки старому Хоровитцу. Он удивленно вскинул кустистые брови, дивясь на такую редкость, но тут же перевел на меня недовольный взгляд.

"Мой костюм не был, странным, как вы изволили выразиться, молодая леди! Он был нормальным. А те… были одеты ненормально!"

Я поблагодарила его и поволокла запас продовольствия в машину. Старик, видимо, был настолько разозлен моей тупостью, что даже не отворил передо мной звеневшую разноцветными колокольчиками дверь и не помог погрузить покупки в мой внедорожник.

Что ж, поведение этих незнакомцев вполне вписывалось в версию о музее. Несомненно, старик мог что-то напутать, но все это выглядело довольно странно. Никто из местных ни разу не высказал предположения о незнакомцах, как о вражеских засланцах, а в такой ситуации во время войны и после нее это было бы естественно.

Три дня я пыталась позвонить Айрис. Три дня мой телефон упорно молчал, не желая находить сеть, пока над болотом ходили тяжелые дождевые тучи. На четвертый день ее номер манерно посоветовал перезвонить попозже. Через неделю я бросила это бессмысленное занятие, но позвонил Мэтт и, жалобно извинившись за то, что пока не нашел мне подходящую прислугу, робко спросил, скоро ли я закончу очередное выдающееся творение. Я что-то неразборчиво прорычала, и, бросив трубку, попробовала углубиться в работу. После того, как я три часа безуспешно сверлила глазами биомонитор микрокомпа, но так и не смогла написать ни строчки, я со стуком уронила голову на стол и застонала от отчаяния. Творческий кризис у популярных писателей – явление не редкое, но я впервые ощутила сожаление из-за того, что не пользуюсь услугами литературных негров. У меня не было ни малейшей идеи о том, что писать.

Я встала, заварила себе цикорий, послонялась по комнате, помешала дрова в камине и снова села за работу. Но ничего не помогало: я перебирала десятки возможных тупых сюжетов, которые могли бы стать основой для очередного бестселлера, и ни один из них меня не устраивал. Я понимала, что со мной происходит самое страшное с точки зрения моего агента: я больше физически не в состоянии писать ту белиберду, которую клепаю уже почти десять лет. Как справиться с этой смертельной для банковского счета болезнью я не знала, поэтому все, на что я была способна, это отдаться на волю собственной фантазии и попытаться из пришедшего на ум серьезного сюжета сделать развесистую клюкву. Писать не то, что ты хочешь и что тебе интересно, а то, что хотят от тебя поклонники твоего творчества, – тяжкий крест. Это мерзкое предательство собственных способностей, но серьезным проблемным романом в наше тяжелое время на жизнь не заработаешь, поэтому я сейчас лишь тупо переводила взгляд с одной вещи в комнате на другую, пытаясь представить себе, что я могу написать. Когда-то мне говорили, что хороший писатель может создать сюжет из любой ерунды, типа, надкусанного сэндвича или криво висящей на стене картины. Сейчас я с грустью поняла, что, видимо, не являюсь хорошим писателем.

Я сидела, сжимая в руке кружку и тупо пялясь на полыхавший в потрескивающих дровах огонь, и тут меня внезапно осенила потрясающая идея.

ДОМ!

Ну конечно! С тех пор, как стараниями Мэтта я оказалась в этом замке с привидениями, я рассматривала всю окружавшую меня мрачную атмосферу, как способ нагнетания нужной для создания очередного ужастика обстановки. Как на источник сюжета я на него не смотрела. И зря!

Мысль тут же бурно заработала. Я спешно поставила чашку на стол, от волнения чуть не расплескав содержимое, и начала быстро набрасывать в уме план действий.

Во-первых, что бы ни говорили любители жутиков, это будет сюжет, действительно основанный на реальных событиях. Надо только раскопать подноготную этих событий. Если никаких таинственных трупов в прошлом моего мрачноватого особняка не было, и нет – и не надо! Я сама прекрасно смогу их придумать.

Во-вторых, нужно совсем по-другому посмотреть на этот дом. Ни в коем случае не выкидывать весь мусор и все старье, которое за много лет скопилось в комнатах, на чердаке и (я поежилась) в подвале. Надо повнимательнее изучить каждую вещицу, вдруг это поможет мне понять, чем жили бывшие обитатели Дома на болотах?

В-третьих, надо поискать какие-нибудь бумаги, записи и вообще любые документы, в которых может говориться о прежних хозяевах. Если здесь ничего не найду, не беда: в банке, который продал мне дом через "Элегант Хаузиз", наверняка есть информация о бывшем клиенте. Если не захотят предоставить мне эту информацию, что ж, натравлю на них настырного надоедалу Мэтта, эта работа как раз для него.

Во мне все горело от предвкушения начала настоящей работы. Впервые с тех пор, как я написала свою первую книжку, я ощущала в себе сладкую мелкую дрожь, предчувствуя создание хорошего, вкусного текста, не зависимого от запросов поглотителей ужастикового адреналина. Хотелось сесть и писать немедленно, руки аж тряслись и тянулись к клавиатуре. Пришлось как следует дать себе по нетерпеливым конечностям во избежание появления еще одной бездумной поделки. Так. С чего начнем?

***

Начала я прямо с утра. Меня как-то внезапно перестала пугать молчаливая напряженность точно испытывающего меня дома. Ощущение взгляда, сверлящего мне спину, тоже изменилось со злобного на терпеливо выжидающий. Даже наконец выглянувшее солнце, с трудом заглядывающее в те подслеповатые окошки, помыть которые у меня пока не поднялась рука, пригрело еще теплее. Оно дружелюбно осветило самые дальние заросли запущенного сада, и теперь мне было отчетливо видно, что никаких чертей болотных там не водится. Сами болота за воротами тоже стали выглядеть приятнее. Дожди прекратились, снова можно было вспомнить о том, что август – это пока еще лето, а цветы буйно покрыли разноцветными звездочками и стрелками все подсохшие теснины в холмах. В общем, настроение соответствовало той бурной деятельности, которую я для себя приготовила. Нетерпеливо проворочавшись всю ночь с боку на бок, я чуть свет подскочила и, забыв о завтраке, бросилась выполнять первый пункт составленного накануне плана.

Поисковая операция началась с большой спальни, по всей вероятности, бывшей хозяйской. Внушительных размеров кровать была затянута чехлами, ковры скатаны, занавески приспущены, но в этой комнате, в отличие от остальных спальных помещений, отчетливо ощущался запах жилья. Мне даже показалось, что я чувствую слабый аромат женских духов, какой-то цветочный запах – не то жимолость, не то чайная роза. Или даже – я принюхалась – мед­. Странно. В эту комнату я раньше заглядывала только мельком, и делать ее своей спальней не собиралась, слишком уж далеко она была от гостиной и столовой. Теперь же при свете дня, наблюдая за солнечным лучом, задорно выглядывающим из-за голубоватых штор, эта комната показалась мне совсем иной: более дружелюбной и уютной. Я огляделась и принялась за работу.

Через два часа я уже перевернула здесь все вверх дном. Комната была совершенно удивительной и набитой самыми невероятными вещами. Ковер в раскатанном виде оказался нежного бежевого-голубого цвета со странными узорами в виде небольших крестиков по всему периметру плетения. На ощупь ковер был мягким и удивительно приятным, мне даже показалось, что когда я поглаживаю теплый ворс, он слегка вибрирует в руках от удовольствия, точно кошка, которую чешут за ушами. Под большим, почерневшим зеркалом, которое больше ничего не хотело отражать, прятались под столиком две большие парные китайские вазы, обмотанные холстом. Я не слишком хорошо разбиралась в этом виде искусства, но даже мне было понятно, что это старинные и очень дорогие вещи. Когда я рассматривала одну из них, на пол выпал немаленький пузырек с липким зеленоватым налетом вокруг пробки и полусоскобленной этикеткой. Я смогла прочитать только "Визу…с А…лис", и дальше мелким шрифтом неразборчиво. От бутылька отчетливо пахло валерьянкой. От темного зеркала, как мне показалось, исходил такой же запах. На второй вазе виднелась полустертая золотая надпись иероглифами, будто вазы были чьим-то подарком хозяину. Под столиком обнаружилась большая позеленевшая от времени металлическая шкатулка – пустая, и со следами странных потеков на крышке. Под кроватью скрывался старый пушистый женский тапочек в виде фиолетовой собачки – очень разношенный. По всему видать, кем бы ни были таинственные хозяева этого дома, они не слишком страдали от денежного изобилия. А еще дальше обнаружилась, как мне тогда показалось, самая поразительная вещь в этой комнате. Забравшись далеко под сильно продавленный матрас, я увидела изумительной работы каменный сосуд, покрытый пылью. Когда я, тяжело пыхтя, выволокла его из-под кровати, моим глазам предстала тончайшая кружевная резьба по мрамору и вьющиеся по самому краю дорожки рунического письма. Я остолбенела. Предназначение сосуда было мне совершенно непонятно; трудно предположить, что его использовали в качестве ночной вазы. На дне блестели высохшие лужицы какой-то серебристой переливающейся пленки, похожей на отблеск нефти на поверхности воды. Я поскребла ногтем ее поверхность, понюхала, рассмотрела поближе, но попробовать ее на зуб так и не рискнула. Мне было трудно представить, зачем такую красивую вещь держали под кроватью, на месте бывшего хозяина я бы водрузила ее на самое видное место. С трудом подняв вазу на стол и изучив ее еще раз повнимательнее, я решила попробовать сгрузить ее вниз, на кухню, как следует отмыть и каким-нибудь образом использовать.

Когда я осматривала подоконник, на котором громоздился отвратительно древний гигантский монитор, весь залапанный и покрытый пылью, то обнаружила, что за большой дубовый комод, который я так и не смогла открыть, как ни старалась, завалился какой-то сверток. Отодвинув штору и зажимая нос от пыли, я с трудом добралась до туго перевязанного выцветшей лентой свитка и вытащила его на свет божий. Вместе с буроватым свитком из-под комода извлеклось большое потрепанное перо неизвестной птицы и длинный клок пыли, в котором можно было разглядеть парочку дохлых комаров. Бумага, скорее всего, пергамент оказалась очень хрупкой. Это было предположение, на самом деле я никогда и близко не видела никаких пергаментов, разве что до войны, в Британском музее. Но это было неважно – наконец-то нашелся настоящий документ, в котором должно быть находятся ответы на мои вопросы! Я дрожащей рукой развернула свиток и прочитала:

Джо, пожалуйста, к моему возвращению найди в библиотеке брошюру Альеноры Баззлинг "О применении зелий на основе растительных экстрактов в Высшей Трансфигурации". Она мне понадобится вечером. Обед на столе. Целую.

Подписи не было.

***

Я пила чай и звонила по телефону. Он, как это бывало в хорошую погоду, смилостивился надо мной и покладисто дозванивался до нужного места. Я поставила перед Мэттом сверхзадачу: навести по своим каналам справки о владельцах дома. Не могла же я сама тащиться в Ньютон Эбботский банк или Сомерсет-Хауз, об этом сразу же пронюхали бы журналисты, которые в Англии, по моему скромному мнению, давно должны быть уничтожены, как класс. Мэтт, получивший спецзадание, послушно заверил, что будет счастлив его исполнить. Он был вне себя от радости, что я наконец-то села за работу.

"Жанр писательского расследования, говоришь?" – я прямо воочию видела, как он потирает руки от удовольствия. – "Оригинально, черт возьми! Этого пока не было в такой литературе. Только не увлекайся, дорогая, а то еще напишешь детектив вместо хоррора, а, сама понимаешь, в этом случае нужна совсем другая маркетинговая стратегия".

Я успокоила его, как могла: все хорошо, лишь бы он разузнал для меня то, что сейчас совершенно необходимо для сюжета. После этого я набрала номер Айрис, и мы немного поболтали о том, о сем. Странно, но как только я завела разговор о доме-музее, она моментально заторопилась куда-то по неотложным делам.

"Конни, совершенно забыла, что мне пора на запись!" – взволнованно защебетала она. – "Я обещаю, что еще позвоню тебе, честное слово".

"Знаешь, что", - решилась я. – "Лучше приезжай ко мне в гости. Посидим, поговорим. Я тебя свожу на болота – красота невероятная! Приезжай, пока не начались дожди, ладно?"

"Ой, ну, не знаю", - Айрис, казалось, задумалась. Я почти физически ощущала ее стремление снова попасть сюда, но, видимо, что-то ее не пускало. Что-то совсем не связанное с напряженным рабочим графиком. – "Ладно", - решилась она. – "Только через недельку, не раньше. У меня послезавтра концерт в Челси-клаб, а потом я еду в Брайтон. Надо ловить момент, пока курорты еще полны".

"Понимаю…"

"Вот и славно! Я тогда прямо из Брайтона отправлюсь к тебе, дорогая. И если нехороший мальчик Майки скажет хоть слово против, я превращу его в свинью. Пока, Конни!"

Я попрощалась с Айрис и задумалась. Знала я ее уже около пяти лет. На самом деле Айрис совсем не была той красивой глупышкой, которой частенько представала в глазах большинства мужчин и своих многочисленных поклонников. Не сказать, чтобы она соответствовала канонам совершенной красоты, но в ней было что-то вроде убийственного шарма, заставляющего каждого человека не прекрасного пола с восторгом оборачиваться к Айрис, когда она появлялась на горизонте. Глупой Айрис никогда не была, она замечательно знала классическую литературу и современный театр, увлекалась старинным, доцифровым кино и могла с легкостью беседовать о последних достижениях в области физики с несколькими академиками сразу. Правда, подозреваю, что академики, будучи даже бородатыми старичками, все равно бы ее не услышали, а просто тупо смотрели ей в рот. Она могла быть прекрасной актрисой, но после того, как я поинтересовалась, почему она не выбрала Флориду, Айрис долго смеялась.

"У меня в принципе не может быть конкурентов, Конни", - как-то объяснила она, пребывая в особенно хорошем настроении: только отшила сразу целый оркестр, получив предложения руки и сердца от первой скрипки, колокольчиков и главного дирижера. – "Такой уж я уродилась. Если бы я играла на сцене или появлялась на экране с другими людьми, на них бы никто и внимания не обратил".

Это было бы похоже на высокомерие, если бы не было правдой. Когда я однажды спросила ее о природе такого загадочного очарования, она звонко рассмеялась и сказала, что это семейная черта у всех женщин ее рода. Никогда не видела ее родственников, но почему-то подозреваю, что это правда. Айрис была не робкого десятка и во время войны, будучи еще совсем молоденькой, выступала на континенте с концертами на позициях вдоль линии фронта. В газетах потом писали, что по статистике после ее выступлений эти боевые части особенно храбро сражались и всегда побеждали противника. Сама же Айрис странно прохладно относилась к военным; не знаю, может быть, у нее в юности случился бурный роман с каким-то офицериком, погибшим в период Марсельского противостояния. Над собственным менеджером, бывшим военным летчиком, которого она называла исключительно Майки, она измывалась, как хотела, а он в ответ лишь взирал на нее с трогательно влюбленным видом и исполнял любую ее прихоть. Как Айрис отделывалась от многочисленных обожателей, для меня всегда было загадкой.

"Я ими питаюсь", - смеялась она. – "Вернее, их глупостью, что одно и то же", - и это было правдой. Она ни в грош не ставила тех мужчин, которые теряли голову от одного ее вида.

Ее шутки часто тоже были не вполне понятны. Я размышляла над тем, не пошутила ли Айрис насчет музея, но не могла представить, зачем ей это было бы нужно. Поэтому нужно было срочно прояснить этот вопрос, хотя откровенные разговоры с Айрис Криви бывали очень сложны: она всегда нехотя рассказывала о себе, как, впрочем, любая звезда ее уровня.

Задав Мэтту работу и поболтав с Айрис, я понеслась дальше копаться в комнатах и занималась этим часа три, вытащив на свет божий кучу совершенно удивительных вещей. Из ссохшегося шкафа гостевой спальни напротив моей я извлекла длинный черный балахон с полуоторванным рукавом, заляпанным какой-то серо-зеленой гадостью. За пустой книжной полкой нашлись еще два длинных птичьих пера, причем, судя по их цвету и размеру, они явно не могли принадлежать ни курице, ни индюку. Кончики обоих перьев, похоже, были измазаны в чернилах. В ящике стола в большой пустой комнате, которая, наверное, была библиотекой, я отыскала неизвестный прибор, который, я, после долгих размышлений, идентифицировала, как старинный внешний модем – громоздкий и угловатый. Из того же ящика я вымела четыре обгрызенных карандаша – на одном из них надпись вязью. Я напряглась. Это могло оказаться доказательством того, что в ужастик не запихнешь, а шпионские романы я писать не умела. Впрочем, остальные карандаши были вполне английскими. Книги бывших хозяев дома не сохранились, кроме одного странного обрывка, не больше дюйма величиной. На точно таком же пергаменте, который я нашла за комодом, раньше, наверное, был какой-то рисунок странными красками. Под разным углом зрения обрывок пергамента переливался разноцветными узорами, похожими на кельтский орнамент. Это было похоже на иллюстрацию к книге, потому что под рисунком я обнаружила готическим шрифтом отпечатанную цифру "73" – возможно, номер страницы. Я присела на ручку облезлого кресла и серьезно задумалась. Кто мог обитать в этом доме? Кто мог одновременно пользоваться для письма и карандашами, и компьютером, и птичьими перьями? Кто мог писать на пергаменте? Кто носил эту странную одежду? Для чего использовалась та загадочная каменная ваза? Вопросов было море, но ни на один я пока не могла найти ответ.

Удвоив усилия по поиску ответов, я обыскала еще одну спальню на втором этаже. Видимо, раньше здесь жил ребенок, потому что под пропыленным матрасом с вытканными на нем слониками я нашла оторванную лысую голову старой куклы и неумелый детский рисунок. На вполне нормальном листке из тетрадки в клеточку была красным карандашом нарисована ворона с поистине гигантским клювом, а под рисунком было гордо подписано – "КОРБИ". Несмотря на то, что эта превосходная графика вряд ли принадлежала руке старше пяти лет, в изогнутости клюва птицы чувствовалась почти по-взрослому подмеченная сардоническая усмешка. На детском столике стояла исчерканная подставка для ручек в виде совы, а в ней пряталось колесико – наверное, от машинки или паровозика.

Но самое интересное я обнаружила под шкафом. Покрытая пылью и паутиной там лежала маленькая, словно игрушечная, но сделанная совсем как настоящая, – метла. Я вытащила ее, смахнула пыль с изломанных прутьев и начала рассматривать ее со всех сторон. Таких игрушек я никогда не встречала в магазинах, тем более во время войны или после нее. Но меня поразило даже не то, что у метлы была лакированная гладкая ручка из красного дерева, твердые, негибкие прутики пригнаны один к одному, будто не вручную, а фабричным способом, да так плотно, что по прямому назначению пользоваться этим странным инструментом было нельзя. Самым поразительным показалось то, что к связке прутьев были приделаны маленькие педальки, похожие на те, которые я видела на картинках со старинными велосипедами. Это меня огорошило окончательно. Мягкая резина на педалях была стерта до основания, ручка сильно захватана в трех-четырех дюймах от края и затерта возле самых прутьев. Кто-то сидел на ней – вот здесь – и держался за метловище руками, одновременно ставя ноги на педали. Но сидя или стоя на полу, это сделать невозможно!

На этой штуке, несомненно, летали.

У меня закружилась голова от этой безумной, дикой мысли. Я попыталась сосредоточиться, но безуспешно: в голову полезли разные дурацкие мертвящие мысли о подвалах, дне солнцестояния, таинственной каменной вазе (а ведь я так и не знаю, что на ней написано!), которую, может быть, использовали в качестве жертвенной чаши…

Я вывалилась из спальни и с треском захлопнула за собой дверь. Но пока сыпавшаяся из трухлявых перекрытий пыль струилась ручейком по стене рядом со мной, я успела услышать тихий топоток, словно маленькие ножки бежали вниз по лестнице.

Не помню, что я орала, когда неслась в гардеробную мимо гостиной, но, кажется, психанула я сильно. Трясущимися руками вывернув из шкафа все барахло, я расковыряла в самом низу стопку запасных одеял и вывалила на пол длинную узкую коробку. Когда пальцы прикоснулись к промасленному чехлу и нащупали грохочущую металлическую упаковку, я немного успокоилась, хотя, заряжая проклятое ружье, я с трудом вставила в него патроны и захлопнула стволы. Еще студенткой, дежуря на крышах в ожидании воздушной тревоги, я достаточно привыкла к оружию, но, учитывая то, что мне так и не пришлось стрелять из него в кого-то, ситуация была довольно угрожающая. Изысканный мат инструктора, когда на тренингах я чуть не подстрелила собственную соседку, я помнила очень хорошо. Поэтому сейчас я старательно прижала приклад к плечу нужной стороной, проклиная чертову двустволку за ее старинность и с дрожью вспоминая рассказы надменной тетушки Ады о том, что случилось с ее вторым мужем, когда он спьяну попытался выстрелить из старого охотничьего ружья. Дядя Гэри остался без плеча и… головы, зато тетя Ада – с домом в Каэрнэрвоне и солидным счетом в банке. Правда, дом потом разрушили прицельным попаданием новейшей ультразвуковой бомбы, но счет сохранился в неприкосновенности. Остаться без головы мне не хотелось, но страх обнаружить в доме призрак прежнего хозяина или десяток болотных чертей был сильнее страха банальной смерти от взорвавшегося ружейного ствола.

Я осторожно открыла дверь ногой и повела дулом справа налево. Прислушалась. Никого. Извернувшись, заглянула за дверь. Ничего нет. Обойдя все открытые комнаты с заряженной двустволкой, я устало прислонила ее на кухне к холодильнику с пауком и плюхнулась рядом на кривоватую табуретку, нервно глядя на телефон на столе и сдерживая порыв схватить его и немедленно вызвать полицию, хотя бы того молоденького сержанта.

Надо лечить нервы, подумала я. Иначе я и дня здесь не протяну. Что же касается ночи (я поежилась), то ее еще надо пережить. Спать в одной комнате с заряженным ружьем, конечно, небезопасно, но мне будет куда спокойнее, если я смогу в любой нужный момент им воспользоваться. Дай только бог, чтобы такой момент не наступил…

Я подавила истерический смешок: автор кровавейших романов о вампирах, вервольфах и призраках пытается в собственном доме пристрелить из старинной двустволки свои потенциальные персонажи. Боже, если бы Мэтт знал, он тут же радостно растрепал все журналюгам, а меня бы втихую отправил лечиться на остров Мэн в тамошний частный санаторий для обколотых звезд. Представив эту ситуацию, я все-таки не смогла сдержать смех: представила, как Белинда МакГилликади всовывает губы в ухо очередному слушателю, жарко нашептывая сплетни о моей ненормальности, а Айрис, сочувственно кивая, вручает мне пакет с чищенными апельсинами в большой белой комнате, обитой войлоком. Нет, не хочу!

Я сунула кирпичик "Сытного обеда Сын А" в выдвижной ящичек микроволновки и, поглядывая на то, как паук, медленно переставляя пушистые лапки в сплетении паутины, с явным интересом бредет к ружейному стволу, задумалась о своих последующих действиях. Надо будет выпить на ночь для храбрости – успокоительного хотя бы. Это раз. Давиться  бренди в такой ситуации нет резона. И никому не говорить о своих дурацких бреднях – два. Три? Надо сходить проветриться, пока солнце еще не зашло.

Намотав сильно наперченную лапшу на пластмассовую вилку, я уставилась на царапины на столе и попыталась сосредоточиться. Мне все это кажется. Только кажется, попыталась я убедить себя. Главное – никому не звонить и не пытаться сбежать отсюда на край света. Может, мне действительно все это просто показалось? Или я откровенно малодушничаю? Остаться здесь – мудрое решение, что и говорить; оправдывало мои страхи только то, что я никогда не оказывалась на месте героев собственных произведений. Не допив бульон, я сунула плошку в дезинтегратор – единственную новую вещь на кухне – и, набросив ветровку, вышла на крыльцо.

Ветер гнал встрепанные кучки облаков по такому пронзительно синему небу, каким оно бывает только в конце лета. Я вывела внедорожник из гаража, очередной раз поздравив себя со своевременной покупкой именно такой машины. С сожалением давя последние в этом году желтенькие дикорастущие ирисы, я пролавировала влево мимо края болота, очерченного бархатными и коричневыми стрелками камышей, где в холмах посреди шелковисто-зеленой низины темнело кольцо стоячих камней. Я съехала к самому ограждению, беззастенчиво перелезла через тонкую цепочку и прижалась щекой к ближайшему камню. Таким способом я снимала напряжение уже неделю. Сезон ярмарочных попоек на этом месте уже пару месяцев как прошел, и сейчас вокруг не было ни души. Странно, но здесь мне было совсем не страшно одной, я не боялась таинственных болотных человечков, которые выглядывают из-за таких камней и, посверкивая разноцветными огоньками, заманивают тебя в трясину, хотя сама я о них писала. "Серый вервольф и Красные Шапочки" – второе по счету мое произведение, приз за лучшую книгу в серии "Страхи", самый продаваемый роман сезона и так далее. И полный кошмар в отношении содержания.

Если бы я могла написать о том, что чувствуешь, когда прислоняешься к этому странно вибрирующему источнику неизвестной энергии. О том, что после этого мне снова хочется жить, и не страшно вспоминать, как я в полуразрушенном многоквартирном доме на Брикстон-роуд кормила с ложечки парализованную мать сильно разбавленным малиновым сиропом, за две пинты которого я накануне вечером отдала истощенному, нервному фермеру с обвисшими усами свою единственную теплую куртку-пуховик и семьдесят обесценившихся фунтов. О том, как я, проходя по осыпающейся под ногами больничной лестнице, смотрела на мечущихся в бреду раненых, надышавшихся "дементрина", хрипящих и захлебывающихся в болезненном крике от жутких видений, отнимающих разум. О том, как мне приходилось хоронить своих близких завернутыми в простой черный пластиковый мешок, потому что гроб стоит слишком дорого, и его могут позволить себе только родные погибших на фронте – государство оплачивает им похороны. О том, как я водила во вновь открывшийся музей свой первый класс и тихонько клала руку на плечо тем, кто сипло шмыгал носом, когда безрукий гид рассказывал о первых бомбежках Ливерпуля и Глазго – в каждой из семей этих бледненьких детишек с торчащими от постоянного недоедания ребрами были свои потери. О том, как страшно было просыпаться одной в холодной квартире после того, как я позавчера выпила последнюю таблетку "Санаригуттура", а все тело продолжало трясти от лихорадки, но нужно было вставать и идти работать, потому что учителей катастрофически не хватало, а один из детей за день до этого, сам того не заметив, назвал меня мамой. И по более прозаической причине: только на госпредприятии в придачу к зарплате можно было получить бесплатный обед…

Господи, если бы можно было об этом написать! Но кто будет читать это? После войны прошло уже столько лет, а людям все еще хочется покупать только любовные истории со счастливым концом и обнимающимися на обложке прекрасной блондинкой и жгучим брюнетом. Или понарошковые ужасы, где в конце книги супергерой неизменно убивает исходящего липкой зеленой слизью монстра прямым попаданием острия зачарованного меча в правый верхний левый желудочек третьего сердца. И кто будет это издавать, даже если найдутся сумасшедшие читатели, желающие видеть в книгах правду, а не красивый вымысел? Мой агент панически боится связываться с такой литературой, и он не единственный в своем роде. Наверное, только эти камни знают, что я продала душу, и прощают меня за это, когда я обнимаю их крепко, до боли в пальцах, ломая ногти, и плачу, как в детстве. Боже, чертовы папарацци отвалили бы миллионы за такие снимки…

Здесь мне спокойно. Только после достопамятного понедельника, когда, страшно злая и недовольная, случайно заехав сюда после первого осмотра дома, я решила купить эту развалюху – из-за того, что можно будет часто приезжать к этим камням и лечить душу. После такого, подумала я, вытирая предательскую влагу со щек, не страшны никакие чертовы привидения, даже если бы они существовали на самом деле.

Домой я вернулась почти с легким сердцем и огромной охапкой цветов. Выскоблила ботинки о какую-то древнюю металлическую железку, торчащую возле порога, поставила букет в таинственный каменный вазон и отправилась на кухню ужинать. Достав из шкафа очередной набор для кимчхи, я автоматически отметила, что чего-то на кухне не хватает. И только когда, нащупывая дверцу холодильника-шкафа, я не увидела рядом с ней ружья, меня прошиб холодный пот. Я затихла, слушая тихое урчание микроволновки и ловя каждый звук в доме. Ничего. Я оглядела кухню, проверяя, не завалилась ли куда двустволка. Да нет же, я точно помню, что оставляла ее здесь.

"Ты не видел, кто утащил ружье?" – глупо спросила я у моего домашнего животного. Животное медленно оторвалось от обсасывания комариного трупика и потерло лапки.

"Случайно не ты?" – еще больше отчаиваясь, ляпнула я. Паук спокойно принялся за чистку задней пары ног и, увлеченный своим занятием, мне не ответил.

Я оперлась о стол. Так. Значит, в доме действительно кто-то есть. И этот кто-то завладел ружьем. Шутки кончились. Я опасливо покосилась в сторону окна: уже почти совсем стемнело, и в болоте бодро начали спевку многочисленные лягушачьи хоры. Микроволновка с громким щелчком закончила работу и вывалила лапшу по-корейски мне в тарелку. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности и автоматически схватилась за сердце. Но, если честно, мне было даже не страшно. Просто этот чертов дом слишком долго играл со мной в нечестные игры, и пора было дать ему отпор. Я нащупала телефон, достала из кармана халата визитку, не глядя, набрала номер и после того, как местный спутник соизволил соединить меня с отделением полиции, решительно потребовала достать мне из-под земли сержанта Паттерсона.

Он приехал, светя фарами своего скромного, явно не служебного фордика, но когда он парковался возле ограды, я заметила на заднем стекле машины голографический знак антирадиационной защиты. Ишь ты, наш юный сержантик, оказывается, человек предусмотрительный. Значит, ему можно доверять.

"Сколько вы отсутствовали?" – он сразу взял быка за рога.

"Около получаса".

"И далеко были?"

"Ездила к каменному кругу, вниз, по краю болота, но по дороге я никого не встретила".

"А вы не слышали, как к дому подъезжают машины, или еще что-то в этом роде?"

"Нет, совершенно точно. Здесь звуки разносятся очень далеко, и даже когда птицы громко поют в камышах, можно услышать, как на шоссе проезжают автомобили. Звук подъезжающей к моему дому машины я бы легко услышала и сразу же вернулась".

"А вы не видели никого на пустоши?"

"Нет, клянусь, ни единого человека! К дому можно подойти только с одной стороны, с торца лишь одни болота, тот край дома даже подмокает иногда. Сзади к дому не подошел бы никто, а спереди… Даже если этот человек бежал бегом, я все равно бы увидела его силуэт на горизонте на фоне деревенской дороги".

"А если бы он повернул к шоссе?"

"Там тоже болота. В той стороне находится низина, поэтому даже в солнечную погоду она не высыхает. А переплыть эту топь по направлению к дороге он не смог бы, там валяется фюзеляж подбитого еще в первую войну самолета и куча полуобгоревших досок от старого сарая. Они все с гвоздями, ни один нормальный человек не полез бы туда добровольно – можно убиться!"

"Знаю, знаю", - он задумчиво посмотрел в темноту за окном. – "Ну, что ж, пойдемте осмотрим дом?"

Вместе с ним мы обошли все помещения, но, как я и боялась, никого не нашли. Я открыла даже те комнаты, в которых еще не копалась раньше, но сюрприз ожидал меня в собственной гардербной: распахнув шкаф, чтобы показать полицейскому, где хранилась двустволка, я обнаружила, что коробка по-прежнему лежит на старом месте под одеялами, а в ней, как миленькое, покоится пропавшее ружье.

"За ложный вызов полиции", - колко произнес за моей спиной по-мальчишески ломкий голос сержанта. – "Полагается… Э-э-э…" – он явно забыл, что полагается.

Я заглянула в гнезда.

"Ружье заряжено", - тихо сказала я.

"И что?"

"Я бы не стала класть обратно в коробку заряженную двустволку", - я обернулась и посмотрела на него через плечо. Белобрысый сержантик присел на корточки и задумчиво прикусил нижнюю губу. – "Я бы вынула патроны и положила обратно, вот сюда…",

"Возьмите-ка ее с собой" – наконец решил юный полицейский. Он сунул в карман коробку с остальными патронами, захлопнул дверь шкафа и вручил мне двустволку. – "Пойдемте, вниз, мэм. Не бойтесь, я вооружен".

Мы снова обошли дом. Ничего. В подвалах, которыми он меня недавно стращал, никого не оказалось. Скелеты, прикованные к стенам, мы тоже не обнаружили. Несколько металлических шкафов в подвале, в которых мог спрятаться потенциальный пугатель, были закрыты на здоровенные покрытые пылью замки, а укромных уголков там не было. Дом оказался совершенно пуст.

Мы поднялись на кухню, и я заварила чай. За окном было темно. Этот юноша уже не казался мне слабым мальчишечкой, он внимательно слушал все, что я рассказывала, осмотрел странную каменную вазу, автоматически понюхал цветы, стоящие в ней, побарабанил пальцами по столу, со вздохом вынул служебный цифровик, сделал пару снимков вазы с разных ракурсов, особое внимание уделил руническому орнаменту и хмуро уставился в чашку с остывающим чаем.

"Печенье возьмите", - робко предложила я.

"Что?.. А, да, спасибо", - и он задумчиво захрустел предложенным деликатесом. – "У вас есть, к кому переехать?" – вдруг спросил он.

"Дело в том, что… как бы это получше объяснить…" – я смутилась. – "В общем, я  не хочу отсюда уезжать".

Белобрысые брови сержанта Паттерсона взлетели до самой шевелюры. Он с трудом дожевал печенье.

"Так что же вы тогда хотите от полиции, мэм?" – сухо осведомился он, отставляя чашку.

Я попыталась сбивчиво объяснить ему мое положение с книгой, которую я пишу. Брови сержанта снова опустились, и он нахмурился.

"Если в этом доме оружие может пропадать так легко, как вы мне рассказали, вам опасно здесь находиться", - видя, что я открыла рот, он добавил чуть мягче. – "Я пока не могу объяснить того, что здесь происходит, но вы же взрослая женщина и сами понимаете..."

Я насупилась. Конечно, я вовсе не собиралась соблазнять этого мальчишку, но вовсе не обязательно напоминать мне о том, что я старше его, как минимум, на двенадцать, а то и на все пятнадцать лет. Я прекрасно помнила войну и, к сожалению, никак не могла ее забыть. Он же принадлежал к поколению, которое выросло уже позже, и ночные налеты представляло себе, как страшный сон, оставшийся в детстве.

"…Понимаете, у нас сейчас слишком мало людей и круглосуточную охрану мы вам предоставить не можем. Каждый день происходит что-то серьезное: вчера с другой стороны болот нашли неразорвавшийся снаряд с биологической боеголовкой, все наши сегодня дежурили в оцеплении, пока не подъехали ребята из центра. Вы разве не смотрели местное видео?"

"У меня видеоконсоли нет", - буркнула я. – "Этот дом был построен еще до того, как в жилье стали мозги проводить…"

"Хм, да, конечно. Но если у вас даже телефон временами не работает, и помощь вызвать не всегда возможно, я вам настоятельно рекомендую: наймите кого-нибудь для охраны в Эксетере или в Лондоне…"

"Охрана!" – я с возмущением махнула рукой. – "Я прислугу отыскать не могу, а вы говорите – охрана. Это вам не от папарацци писателя защищать. Пока еще никто не согласился работать в этом доме. И я понимаю, почему. Хотите, еще кое-что покажу?"

Мы снова поднялись наверх, я отперла бывшую детскую, опустилась на колени и заглянула под шкаф.

Метла исчезла.

"Черт!"

"Что случилось?" – полюбопытствовал сержант Паттерсон, разглядывая рисунок вороны, который я положила на тумбочку рядом с кроватью.

Я устало села на пол и рассказала ему о том, что нашла в этой комнате. Он внимательно слушал, даже не перебивая и не закатывая глаза. Трудно было сказать, поверил он мне или нет, но когда я закончила, он вздохнул, сунул нос в пыль под шкаф, выпрямился, стряхнул паутину с волос и заявил.

"Знаете, мэм, а мне, пожалуй, тоже кое-что известно".

Я навострила уши, а он продолжал:

"Помню, когда я еще начинал работать в местном отделении, бывший наш начальник, ну, старший инспектор Мерридью, вы его не знаете… Так вот, он любил стращать молодняк, нас то есть, всякими жуткими военными историями. Но частенько он нам пересказывал и местные страшилки, вроде той огромной черной собаки, которая в здешних холмах появляется перед чьей-то смертью. Бобби Чаттервиль, помнится, один раз ночью заплутал в болотах, когда ехал с фермы Ларраби, так он действительно услышал, как воет это чудище. Бобби всю ночь просидел в своей старой машине с зажженными фарами, аккумулятор до нуля посадил, еле выбрался оттуда утром, да еще чуть живой от страха", - Паттерсон вздохнул, автоматически накрутил белесую прядь на палец и, точно не замечая, как зачарованно я за ним наблюдаю, продолжил. – "Через пару месяцев Бобби подорвался на старой осколочной мине к северу от Ньютон Эббота. Так-то вот".

Я ждала продолжения.

"И об этом доме старик Мерридью нам тоже рассказывал. Он был чересчур демократичным стариком, называл нас своими детками и мальчиками. Мы его очень уважали, но и пропустить с ним стаканчик были не дураки. Так вот однажды в баре после второй пинты пива он разговорился о том, что под Хитмаршем есть заколдованное место. Мы с Джеком его не подняли на смех, мол, кто верит в эти глупые сказки, – случай с Бобби нас все-таки кое-чему научил. Стали слушать. А Мерри знай трескает копченую селедку да рассказывает о том, что, мол, есть недалеко от этой деревеньки дом, на отшибе стоит, за ним как раз дорога в болота заканчивается. Недалеко от дома камни стоячие есть, древние. И круги, и отдельные глыбы, где одна на другую положена, дольмен называется или менгир, один черт. Сколько здешние места ни бомбили, сколько здесь бомб ни падало, все – словно по касательной от этого места. Ни одна не затронула ни дом, ни камни рядом с ним. Все окраины Ньютон Эббота словно огнем выжгло, Флауэрмур – спалило дотла, в самом Эксетере дома целого почти не осталось, собор разрушили, университет. Болота в округе годами горели, а возле этого дома – чистенько и сухо. Даже запах горящего торфа сюда не доходил, чудеса да и только".

"И как ваш начальник это объяснял?"

"Говорил, что нечисто здесь", – усмехнулся Паттерсон. – "Он нам много чего еще рассказывал, да подзабыл я. Единственное, что мне тогда запомнилось: он тогда за кружкой пива проболтался, что видел как-то хозяев этого дома. Давно, еще когда мальчишкой был во время первой войны".

"И?" – от напряжения я подалась вперед. – "Какие они были?"

"Они на лошадях ехали к тому камню, ну, который стоит отдельно, чуть подальше от круга. Двое их было, мужчина и женщина. Он – мрачный, черный такой, а она – тихая, бледная, ни слова не говорила. Они проехали дальше, к Флауэрмуру, а потом исчезли вместе с лошадьми. Как привидения".

"Может, это и были, хм-м-м-м… призраки?" – не очень уверенно предположила я.

"Да нет, старик Мерридью божился, что это настоящие люди были, из плоти и крови. Одна лошадь у них старая совсем оказалась, он на ее сопение тогда и обернулся".

"А можно поговорить с вашим инспектором Мерридью? Вдруг он вспомнит еще что-то важное?" – я замерла в предвкушении, но Паттерсон покачал пепельной шевелюрой.

"Сожалею, мэм, но Джек Мерридью умер этой весной. Теперь у нас за главного старший инспектор Кэллахан, а тот на дух не переносит разговоров о нечистой силе, говорит, что этим только старые бабки страдают…" – он вздохнул, видимо, вспоминая о нелегких перипетиях в отношениях с начальством, и добавил. – "Ну, а потом я от стариков ньютон-эбботских и услышал, что в этом доме кто-то не своей смертью умер".

"А ребенок?" – я затаила дыхание. – "В этом доме жил еще ребенок. О нем вы ничего не знаете?"

"От вас – впервые, мэм, честное слово! Забавная картинка", - Паттерсон усмехнулся, еще раз взглянув на ехидную физиономию вороны. – "Умненькое дитя было у здешних обитателей".

Я встала, покопалась в ящике комода, достала свернутый пергамент и протянула его Паттерсону.

"А что вы на это скажете?"

Сержант Паттерсон изучал пергамент минут десять, кажется, только что не обнюхивал его. Наконец, он спросил:

"И у вас нет никаких предположений о том…" – продолжить он не рискнул. Видимо, язык заплетался.

"Я не знаю, кто мог писать простые записки на такой бумаге, если вы это имеете в виду".

"А что такое трансфигурация?"

"М-м-м… Я уже думала об этом. Изменение формы, наверное".

"Я заберу это с собой", - сержант осторожно скатал свиток и перевязал ленточкой. – "Пакет у вас найдется? Лучше несколько".

Я поковырялась в шкафу и протянула ему обертки от коробок с печеньем. Сержант осторожно упаковал в них пергамент и рисунок и обернулся ко мне.

"Есть в доме место, где можно было бы снять отпечатки пальцев без риска обнаружить там ваши?"

"Вы имеете в виду, где я еще не копалась? Не знаю, наверное, в одной из тех комнат, где... Хотя, подождите!"

Я потащила его в бывшую хозяйскую спальню и с гордостью продемонстрировала старинный монитор, покрытый слоем пыли.

"Бог мой, какой монстр!" – пробормотал парнишка. – "То, что надо! Одну минутку", - он вытащил из кармана цифровик и осторожно провел им в дюйме от поверхности экрана. На мониторчике цифровика, точно припорошенная снегом, засветилась голограмма размытых отпечатков пальцев, накладывающихся друг на друга. Паттерсон нажал на какой-то рычажок, пытаясь связаться с базой данных, но, видимо, зона Х вокруг моего дома дала о себе знать – цифровик натужно что-то пробубнил и отказался соединяться. Сержант тихо чертыхнулся и потряс цифровик.

"Заколдованный круг какой-то", - пробормотал он. – "Ладно, мэм. Я постараюсь разузнать, кто последний раз дотрагивался до этой старинной конструкции, и позвоню вам. Если не дозвонюсь – приеду сам. И попробую узнать что-нибудь о надписях на вазе у одного знакомого: он пока на фронт не ушел, работал в Эксетерском университете".

"А… а как же я?" – мне снова стало жутковато. Было уже почти одиннадцать, за окнами совсем темно, а мысль о том, что по дому шляется какая-то шаловливая неуспокоенная душа, пока что, слава богу, не слишком страшная, не вселяло в меня уверенности. Хотя, кто знает, зачем местным призракам укладывать двустволку на место – не из-за любви же к уборке.

"Спите… э-э-э… включив свет", - посоветовал молоденький сержант и как-то странно посмотрел на меня. – "И ружье тоже поближе держите. Только если вам ночью что-то померещится, не надо бросаться палить спросонок. Можете только себя поранить, мэм".

***

За ночь меня никто не побеспокоил ни унылым воем, ни загробными стонами. Все это время у меня на столике рядом с кроватью горела лампа. Я боялась даже пятку высунуть из-под одеяла и автоматически прислушивалась ко всем звукам, которые издавал дом. Поскрипывания, шорохи, лягушачье пение в болотах за оградой и зудение комара, попавшего в ловушку между двумя оконными рамами – вот и все, что я смогла услышать, ничего странного или зловещего. Приступ страха опять прошел, и когда я утром пила цикорий на кухне, залитой солнечным светом, мне снова показалось, что вчерашние приключения с ружьем были всего лишь дурным сном. Но пора было уже одуматься и отнестись к этим странностям со всей серьезностью.

Прежде всего, я убедила себя, что совать голову в песок – глупое малодушие. Нечего больше считать, что мне все это померещилось. Происшествие с ружьем и метлой вполне убедительно доказало, что я не сплю и не брежу. С другой стороны, почему это обязательно должно меня пугать? Я, слава богу, пишу подобные истории, но не читаю ничего подобного. Дом с привидениями? Пусть это кажется неправдоподобным, но, по всей видимости, пошаливает в этом доме совсем не реальный человек, это мы выяснили вчера с сержантом Паттерсоном. Прекрасно, вот и понаблюдаю чертей болотных в естественных условиях! Мне давно следовало отнестись ко всему происходящему, как к интересному исследованию, в конце концов, я когда-то давно, в начале своей карьеры, была научным работником, хотя мой профиль не имел ничего общего с изучением паранормальных явлений. И это просто здорово – совершенно то, что мне нужно для книги! Ружье, конечно, не следует засовывать обратно в шкаф, но и таскать его постоянно за собой тоже нет смысла. Буду заниматься своими делами, как обычно, но и бдительности терять не стану. Может быть, я вчера и показалась этому симпатичному полицейскому трусливой курицей, но зато он рассказал мне кое-что новенькое и обещал узнать о бывших владельцах дома… Будем ждать, а пока… Так, что я запланировала на сегодня?

В планах у меня значилось составление плана книги, мытье окна в библиотеке и очистка дальнего чулана. Но начала я с самой нелюбимой своей работы, чтобы поскорее от нее отделаться, – с окна. Я почти час отмывала многолетние наслоения пыли и грязи и обдумывала, с чего именно я начну книгу. Вполне возможно, что, описывая свои настоящие приключения в этом доме, я буду куда более реалистична и естественна и в языке, и в сюжете. Это внушает надежду, что скудость жанра будет хоть как-то завуалирована.

Улыбаясь, таким образом, весьма приятным мыслям, я закончила протирать окно и слезла со стремянки, чтобы обозреть дело своих рук. Получилось весьма неплохо, в комнате стало намного легче дышать, когда я соскребла со старых стекол пыльные залежи. Темные полки цвета красного дерева приятно гармонировали с мягким северным светом, лившимся из окна. Надо потом во всем доме заменить этот жуткий древний металлопластик на приличное традиционное дерево. Экологичнее и больше соответствует стилю комнаты. Ишь ты, здесь даже как будто стало больше места при свете… Я заглянула в соседнюю темную и пыльную спальню – для сравнения. Да, конечно, так намного лучше, ничего, потом доберусь и до всего остального…

Тут меня словно что-то дернуло. Комната стала больше.

Больше.

Визуально или…

Я попробовала измерить шагами маленькую спальню и часть коридора, примерно равную по размерам библиотеке, а потом, двигаясь вдоль книжных полок, попыталась проделать то же самое. Странно, действительно, библиотека больше почти на три с половиной фута, куда же делись эти футы в спальне или в коридоре? Это же одна и та же стена!

Я сходила за планом дома, лежащим в моей комнате в ящике стола, где его и оставил агент фирмы. После изучения распечатки стало совершенно ясно, что лишние три фута никак не могли сами по себе появиться в комнате, этот факт фирма никогда бы не упустила из виду, потому что мне пришлось бы за них платить. На кухне в ящике с инструментами складного метра не нашлось. В остальных комнатах он мне пока не попадался, но я, не доверяя ширине своих шагов, попробовала измерить ширину комнаты пояском от халата. То же самое: три с лишним фута как в воду канули! Стена библиотеки была ровно на столько больше той же стены с другой стороны! Но это же физически невозможно!

У меня голова пошла кругом от такого сумасшедшего открытия. Если пропавшее ружье или странную метлу можно было еще как-нибудь объяснить моей собственной безголовостью или как-то иначе, то тому явлению, которое сейчас предстало передо мной, объяснения не было в принципе. Надо бы зазвать сюда какого-нибудь математика или физика, чтобы он посмотрел на это чудо, у Айрис, кажется, остались такие знакомые с того самого памятного вечера, когда она пела на концерте в честь вручения Джейсону МакТаггарту Нобелевской премии. Когда она придет, попрошу у нее, пусть свяжется хоть с самим старым Маком. С другой стороны, как это может помочь сюжету моего романа?

Фу, как это эгоистично, обругала я сама себя, но эйфория от открытия быстро прошла, потому что я пока не знала, как именно его использовать. Когда библиотеку увидит специалист, тогда и решу эту проблему. Сейчас надо быстренько составить список странностей, которые могли бы мне понадобиться для романа, и после обеда браться за чулан.

Я просидела за миникомпом до трех часов дня. Идей появилось ненормально много, для сюжета всего одной книги, их могло хватить и на трилогию. Я поморщилась от всплывшего в голове образа полок в книжных магазинах, заваленных томиками в ало-черных обложках, – "Кровавый дом", "Кровавый дом - 2", "Кровавый дом - 3"… Ужас какой! Нет, надо будет убрать все лишнее, оставить только то, что действительно было, было на самом деле. Впрочем, пока я не знаю ничего о здешних хозяевах, рано думать о сюжетных линиях. Информации пока было слишком мало, вот что плохо. Но все равно: начало положено.

Жутко довольная, я спустилась вниз, принесла себе обед, поела перед миникомпом, почитала книжку, довольная, что не потратилась на такое сомнительное благо цивилизации, как видеоконсоль: смотрела бы сейчас всякую ерунду. Можно было приступать к ревизии чулана, но так уж получилось, что меня кое-что отвлекло.

Когда я встала из-за миникомпа с чашкой и тарелкой в руках, то вдруг услышала какой-то непонятный звук в соседней гостиной. Я мгновенно застыла на месте с открытым ртом, автоматически ища глазами старое ружье. Тут же забыла о нем, прислушиваясь к источнику шума. Точно, в гостиной, и, кажется, в самом центре комнаты. Но посредине стоит стол, чем там можно шуршать? Я возблагодарила бога за мягкий ковер под ногами, осторожненько отодвинула ногой стул, и прямо так, как была, – в небрежно завязанном халате и посудой в обеих руках – двинулась к двери в гостиную. Может, внезапно распахнуть ее и заорать, напугав бедное привидение? Черт, как же распахнуть-то, у меня же руки заняты… Ружье! Черт, до него нужно дойти к камину, где я его прислонила к совку для угля, а проклятый совок уж точно свалится с грохотом, потому что крючок для него слишком маленький. Характерно, что в этот момент страх, и без того ослабевший, окончательно выветрился, уступив место жадному любопытству истинного охотника за привидениями.

Я осторожно нагнулась, бесшумно поставила посуду на ковер, выскользнула из тапочек и на цыпочках подкралась к двери. Негромкое шуршание продолжалось, будто кто-то перекладывал на столе в гостиной какие-то вещи, а вскоре к нему прибавилось мерное не то тиканье, не то капанье. Но там же ничего нет, стол пуст.

Если не считать вазы.

Мысль о том, что чертов призрак решил утащить мою вазу, разом мобилизовала все мои силы. Да как он смеет, закипела я, не подумав, что хозяин дома, которому когда-то принадлежал этот предмет, имеет на него полное право, возможно, и после собственной смерти. Я резко повернула ручку, и дверь с ужасающим грохотом впечаталась в стену гостиной, выпустив облачко пыли из обоев и заставив всю мебель содрогнуться.

Но моим глазам предстала невероятная картина, к которой я была совсем не готова.

Стол ковром покрывали выброшенные из вазы полевые цветы; они, казалось, запахли еще сильнее, чем обычно, оказавшись в огромной луже, растекшейся по столешнице и мерно ронявшей на пол крупные капли.

И прямо над этим беспорядком в двух футах от стола беззвучно парила огромная каменная ваза.

Сказать, что я в этот безумный момент потеряла дар речи, значит, ничего не сказать. Я просто превратилась в соляной столп. Допускаю, что в эти секунды я выглядела не лучшим образом: с перекошенным от ужаса лицом, с открытым ртом и выпученными глазами я, вероятно, являла собой чудесный памятник идиотизму. Я издала какой-то придушенный звук и тут же автоматически прикрыла рот рукой. Но этого было достаточно. На мгновение вся картина точно застыла передо мной, а потом события начали развиваться с бешеной скоростью.

Раздался тихий испуганный писк, возле вазы на секунду возникло какое-то переливчатое свечение, а потом громадный каменный сосуд опасно накренился и с противным скрежетом проехался одним тяжелым краем по столу. Пискнули еще громче, а затем ваза с заметным усилием развернулась, снова взмыла вверх и быстро поплыла по направлению к лестнице. Я сначала тупо смотрела на то, как она осторожно скользит вверх, точно существо, несшее ее, передвигается по ступенькам, но затем не выдержала:

"Стой!" – завопила я. – "Куда?!"

Может быть, нужно было завершить этот крайне уместный вопль фразой "Держите вора!", но я об этом не подумала и нетерпеливо ринулась вслед за явно отвергающим законы всемирного тяготения предметом. В такой ситуации я, по собственным предположениям, обладала явным преимуществом, потому что вазон был ужасно тяжел даже для человека, в этом я убедилась на собственном опыте, куда уж тут хилому призраку. Но ничего не вышло, даже мои бешеные скачки по крутой лестнице через две-три ступеньки не помогли. Свечение возникло снова, оно окутало вазу в тот самый момент, когда я почти настигла беглянку на лестничной площадке и протянула к ней руку. Раздался звонкий хлопок, и ваза просто исчезла. Проклятый полтергейст сумел утащить свою добычу.

Наверное, в подобной ситуации люди могут вести себя совершенно по-разному. Особо чувствительная дама истошно завопила бы, спугнув очередной лягушачий хор под окном, вынеслась бы за ворота и в одном халатике помчалась прочь из этого дьявольского места. Другая просто хлопнулась бы в обморок. Третья позвонила бы в фирму, продавшую ей дом, и пригрозила подать на нее в суд, если ей срочно не пришлют группу ликвидаторов аномальных явлений. Я же села на верхнюю ступеньку лестницы и задумалась.

И что же теперь делать? Куда поганый призрак мог подевать мою, ну или, ладно, его вазу? Куда он, например, спрятал ружье, которое я оставила на кухне?

Положил на место.

Я сорвалась с места и кинулась в хозяйскую спальню. Нырнув под пыльный матрац, я даже не очень удивилась, обнаружив в дальнем углу круглобокую каменную беглянку. Я, пыхтя, выкатила ее за резной край и с трудом вытащила из комнаты. Никакие идиотские призраки меня не вынудят бояться их выходок! Вазу я поставила в гостиной, значит, там ей и место!

Пока я волокла упрямый сосуд обратно, с меня сошло семь потов. Я собрала цветы (у многих из них вредное привидение сломало стебли), поставила их обратно и сбегала за водой, чтобы вновь наполнить вазу до краев. Пока журчал фильтр на кухне, я собрала мокрую лужу со стола и пола пришедшейся под руку старой занавеской и обнаружила большую уродливую царапину, криво пересекающую старинную деревянную поверхность.  Чертов призрак! Нет бы просто попросить отдать ему вазу обратно, так надо было ее стащить, да еще и испортить уникальную мебель последней четверти прошлого века! Может быть, это и не ручная работа, но в этом доме сохранилось столько вещей, которые за две войны попросту смело с лица земли, что это невольно сделало их уникальными.

Требовалось выпить, причем, не цикорий, а что-нибудь покрепче. Я упала на скрипучий стул напротив вазы и, потихоньку глотая бренди, мрачно обдумывала дальнейшую стратегию поведения. Я вполне понимаю чувства несчастного привидения, если у него вообще могут иметься таковые. Будь я на его месте, мне, возможно, тоже не понравилось, что кто-то хозяйничает в моем доме. Не факт, что я не стала бы протестовать против засилья оккупантов всеми возможными способами. Вопрос в другом: чего стоило теперь ожидать от призрака? Он станет снова расставлять старые вещи по своим местам, если я их передвину? Начнет портить мне жизнь мелкими пакостями, на которые пострадавшие всегда жалуются на страницах желтой прессы? Или придумает что-то еще менее приятное, до описания чего так охочи потребители моего рабочего жанра? Может попробовать с ним договориться? Пойти на компромисс с полтергейстом – отлично звучит. Правда, для моего романа эта фраза вполне сгодится, но в жизни – вряд ли. Как я предложу ему пойти на переговоры? Буду разговаривать с ним в пустом доме? Или записочку напишу и на столе оставлю? Блестящая идея, Констанс, просто блестящая… Как раз для автора "Алого клыка".

Мои размышления прервала назойливая трель телефона, лежащего тут же, на подоконнике. Я чуть не подскочила от неожиданности и долго не могла попасть пальцем по нужной кнопке, чтобы ответить на звонок.

"Да", - мрачно отозвалась я, все еще стараясь унять непроизвольную дрожь в коленях.

"Конни, это ты, дорогая?" – бодро вскричала трубка голосом Мэтта.

"У тебя есть предположения о том, кто еще это может быть?" – я была совершенно не расположена к светской беседе.

"М-м-м… нет".

"А у меня есть несколько", - я раздраженно потерла пальцем царапину на столе. – "Но тебе они не понравятся".

"Чем ты сейчас занимаешься?" – продолжила допрос трубка. – "Работаешь?" – последнее слово было произнесено с робкой надеждой, что я, как и всякий писатель, просто зла на доброхотов, отвлекающих меня от создания очередного шедевра.

"Вовсю", - зловеще произнесла я. – "Охочусь на призраки, отбираю у них огнестрельное оружие и таинственные артефакты. И думаю, что делать с испорченным антикварным столом".

"О, я вижу, у тебя появились отличные идеи", - возликовала трубка. – "Собственно, я позвонил, чтобы сказать – я сделал то, что ты просила. Но если ты занята, я не стану мешать, не стану…"

"Неужели, ты нашел мне домработницу?" – не веря своим ушам, обрадовалась я.

"Ну-у… не совсем, дорогуша", - смутилась трубка. – "Я говорю о сборе сведений о хозяевах твоего особняка. Я уломал-таки банковских чинуш, и они раскололись, оцени мои таланты".

"Да что ты!" – заволновалась я, кидаясь к миникомпу. – "Вот это удача! Как раз вовремя. Давай, рассказывай, я записываю!"

 "Карпентеры", - продиктовала трубка. – "Джо и Мэри. Год рождения я нигде не смог найти, будто и не рождались они вовсе. Дом перешел к ним от некой Валери М. Эвергрин еще в 1997 году, только непонятно, по наследству или дарственной, в банке нет по этому поводу никаких документов, только дата вступления во владение собственностью. А вот семье Эвергринов этот дом принадлежал с незапамятных времен. Я раскопал кое-какие документы, так вот: отец этой самой Валери был старшим инспектором в полиции Ньютон Эббота. И дед Валери тоже жил здесь почти сто лет назад. Думаю, ты сможешь найти упоминание об Эвергинах в местной церкви, он когда-то исполнял там обязанности священника. Это облегчает тебе поиски?"

"О, Мэтт, огромное спасибо! Но здешнюю церковь разрушили еще во время первой войны, никаких записей не осталось, впрочем, Эвергрины меня не очень интересуют. Я хочу побольше узнать о таинственных Карпентерах. Что еще о них известно?"

"Больше ничего. Кроме свидетельства о вступлении в права собственности – никаких бумаг, даже номера старых бумажных паспортов нигде не указаны. Дата рождения, их тогдашний возраст, наследники, родственники – ничего не известно. Впрочем, родственников, верно, не было, раз после их смерти дом в счет погашения каких-то долгов перешел банку".

"А когда они умерли?" – жадно спросила я, щелкая клавишами. – "И как?"

"Вот это и интересно! Я все эти сведения получил от старого зава кредитного отдела Рэмсгейтского филиала, он уже лет пятнадцать там работает. И пока я не задал этот вопрос, все было на мази, но после того, как я заинтересовался кончиной главы этой семейки, он как воды в рот набрал".

"Ты мало предлагал ему, что ли?"

"Ничего себе, мало! Я озолотил его на весь ближайший год, но когда дело до Карпентеров дошло, он просто замолчал, Конни, представляешь? Я его спрашиваю – а он молчит, и все тут! Точно не может и слова вымолвить".

"Ну, ладно", - я наморщила лоб. Неужели местные призраки имеют какое-то влияние на то, что происходит вне дома? – "А что случилось с предыдущей хозяйкой, ты не выяснил?"

"Старикан понятия о ней не имеет, он тогда еще, поди, и не родился, когда эта Валери Эвергрин получила дом после смерти отца", – сказала трубка и заторопилась. – "Ну, ладушки, Конни, у меня тут пресс-конференция по случаю выхода новой книги Гордона Хэмиша на вечер намечена. Если еще что-то раскопаю – позвоню".

Я нажала кнопку, тоже отключилась и откинулась на стуле, сортируя факты. Интересно, чье это привидение оказалось таким докучливым: одного из Карпентеров или этой Валери Эвергрин? О ее отце, наверное, можно спросить у Паттерсона, не может же он не знать фамилии тех, кто раньше возглавлял его участок, пусть и много лет назад. Интересно, сколько времени здесь провела сама Валери? И у кого можно узнать о  том, где она могла работать… А работать она должна была, вряд ли папа-инспектор оставил ей в наследство золотые горы. С другой стороны, она могла уехать в Эксетер или в Лондон, выйти замуж, сменить фамилию, умереть раньше мужа или погибнуть на первой войне. А Карпентеры были ее единственными родственниками, вот и получили они дом по наследству. С другой стороны, пока никаких доказательств того, что дом перешел к ним по завещанию, нет. И эта теория никак не объясняет летающие вазы и упрямую аккуратность моего привидения. К тому же в этом доме явно жил ребенок, куда же он подевался? Может быть, умер, и безутешные родители переехали отсюда, чтобы дом не напоминал им об этом горе? Потом они скончались, не оставив завещания, и дом перешел во владение банка. Не ребенок ли стал тем самым шалуном-призраком, который так упорно пытается произвести на меня впечатление? Я так увлеклась – записывала различные теории, чертила схемы и рассеянно украшала их многочисленными чертиками и рисунками зловещих призраков, жадно сжимающих в объятиях ружья, метлы и вазы – что не заметила, как снова стемнело. Чулан на сегодня явно отменяется, подумала я с тайным облегчением: возиться с пыльным барахлом не очень хочется, когда творческая мысль разгулялась не на шутку. Я лихорадочно делала наброски сюжета и имен героев, даже основываясь на таком мизерном количестве фактов, и ничего не могла с собой поделать.

Очередной телефонный звонок настиг меня прямо посреди захватывающего пассажа – предположения о трагической смерти несчастного дитяти по причине насильственного утопления в таинственном вазоне. На этот раз это было юное полицейское дарование.

"Чем порадуете, офицер Паттерсон?"

"Он умер!" - провозгласил он торжествующе.

"Кто?" – испугалась я.

"Тот человек, который жил здесь раньше".

"Это мне и без вас известно", - откликнулась я разочарованно.

"Да, но, могу поспорить, что вы даже не догадываетесь, как он умер", - продолжал меня пытать этот искуситель.

"Сержант!" – взвыла я от нетерпения. – "Не томите!"

"Ну ладно, ладно…" – успокоительно заметил он. – "На самом деле, мэм, никто так и не смог понять, от чего он скончался. Никаких признаков насильственной смерти при абсолютном здоровье – во всяком случае, так показало вскрытие. Его нашли возле лестницы, которая ведет на второй этаж", - деловито продолжил этот гений сыска. – "Ни ран, ни телесных повреждений, ни признаков сердечной или мозговой недостаточности. Похоже, у него просто вдруг остановилось сердце".

"Когда это было?" – я снова пристроилась к миникомпу и начала печатать, автоматически обратив внимание на тихий равномерный шум за окном. Что-то стучало по стеклам.

"Бог знает сколько лет назад, дату сейчас поищу в бумагах. Кстати, мне нетрудно приехать к вам сегодня после дежурства. Могу рассказать очень интересные подробности…"

Это прозвучало бы немножко навязчиво, если бы не было произнесено таким умилительно умоляющим тоном. Я не собиралась обвинять этого симпатичного мальчика в желании понравиться известной писательнице. Пусть ему будет приятно пообщаться со мной, зато и он сможет помочь мне в сборе сведений для романа. Согласившись, я уже начала подумывать над тем, в какой роли его можно вставить в сюжетную канву, как он продолжил:

"Я много чего разузнал после того, как идентифицировал отпечатки пальцев на экране того древнего монитора. Больше всего на мониторе было именно его отпечатков, хотя я нашел еще и две пары женских пальчиков. Скорее всего, одна из женщин пользовалась монитором раньше остальных: ее отпечатки есть и на обратной стороне, и снизу – там больше всего пыли. Потом за этим экраном довольно долго работал мужчина, его пальцы есть сзади поверх следов леди Х. Вторая женщина, леди Y, почти совсем не прикасалась к экрану, разве что, просто случайно. Может быть, она не могла его продать и уже не пользовалась этой штуковиной, а выбросить ее было жалко. Я навел справки: это была достаточно старая модель уже в начале века".

"Странно", - задумалась я. – "Если Карпентеры были так небогаты, что не могли купить новый монитор, то откуда у них столько странных и ценных вещей. Одна эта ваза чего стоит. Они ее по наследству получили, или им дарили такие штуки богатенькие друзья?"

"Постойте, мэм, как вы сказали? Карпентеры?"

"Ну да", - пояснила я и потрясла трубку – в ней послышался какой-то посторонний шум. – "Только что позвонил мой агент: он узнал фамилию той семьи, которая здесь жила раньше. Карпентеры, точно".

"Быть этого не может!" – отверг сержант Паттерсон с таким трудом добытые сведения Мэтта. – "Я сверил отпечатки с имеющимися в базе. Даже к международной сети подключался! Мужчина, который жил здесь, стопроцентно носил совершенно другую фамилию!" – шум в трубке усилился, и к нему добавился еще какой-то противный скрежет.

"Какую фамилию?" – изумленно заорала я в трубку и перевела взгляд на окно. По стеклам барабанил дождь. – "Сержант! Сержант Паттерсон, вы меня слышите?!"

Но он явно меня не слышал. Его голос продолжал хрипловато бормотать в трубке что-то неразборчивое, пока не исчез совсем.

Я уныло нажала кнопку. Ну вот, опять. Стоит малейшему погодному катаклизму случайно пронестись мимо островных служб метеоразгона, как телефон тут же умирает. И хорошо еще, если только телефон – я опасливо покосилась на предательски мигнувшую лампочку. С ума можно сойти в этом доме с привидениями, если еще и света не будет. Ладно, проверять факты будем по приезде этого симпатичного молодого человека, а пока надо убраться здесь. Заодно все-таки отнесу в чулан эти коробки…

Чулан, как ни странно, в этом ненормальном доме располагался не возле кухни, а на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Причем, это была явно новая конструкция, потому что стены в этом месте, как мне пару недель назад вскользь заметил архитектор, были отремонтированы заново где-то в начале века. По-моему, чулан в доме, где имелся достаточно вместительный подвал, был явным излишеством, но я вполне могла предположить, что хозяева складывали в него те вещи, которые могли им понадобиться в любой момент. С учетом того, что гардеробные здесь совсем крошечные, я решила, что в чулане могла храниться сезонная одежда, которая не помещалась в шкафы возле спален.

Я натолкала в коробки всякий хлам, который скопился за это время в гостиной и кабинете, – в основном, туда поместились подарки на новоселье, которые я так и не удосужилась открыть, – и оттащила эту кучу наверх. Пока на кухне потихоньку кипел чайник, а печка, сублимируя какие-то загадочные угощения из пестрой трухи в упаковках дядюшки Кэллога, издавала утробно урчащие звуки, я безрезультатно ковырялась в дверце чулана большим тяжелым ключом, висевшим на толстом железном кольце. Тонкая дверь упорно не хотела поддаваться. Я покряхтела над ней еще с четверть часа, потом попинала ногами – бесполезно. Ключ, несмотря на налет ржавчины, идеально поворачивался в замке, но дверь оставалась закрытой. Через зазор, остававшийся между нею и стеной, я прекрасно видела, что запор отъехал в сторону. Черт. И тут проблемы.

Когда я уже изругала проклятущую дверь на чем свет стоит, пришел сержант Паттерсон с какой-то таинственной папкой. Отряхивая мокрые светлые пряди от дождя (я невольно засмотрелась на это весьма захватывающее зрелище), он прошел за мной к злополучному столу, на котором вновь самодовольно располагалась ваза. Я описала ему все события, которым была непосредственным свидетелем, и он неверяще нахмурился.

"Это не мог быть обман зрения?" – тут же спросил он.

Я решительно замотала головой. Паттерсон задумался и автоматически погладил грубый, занозистый шрам на столе.

"И как вы можете объяснить это происшествие?" – поинтересовался он через несколько минут, когда все версии, объясняющие загадку, были предложены, рассмотрены и отвергнуты.

"А никак", - радостно поделилась я. – "Зато теперь-то я точно знаю, что живу в настоящем доме с привидением. С одним, по крайней мере".

Юное полицейское дарование снова погрузилось в размышление. Я, склонив голову, исподволь наблюдала за тем, как на его лице отражается откровенное противоречие моего рассказа тому, чему его еще недавно учили в школе и на юридических курсах. Мысль о том, что этот юноша еще недавно ходил в школу, была не так приятна. Хм, и почему же это он раньше казался мне маленьким и тощим, его шея совсем не цыплячья, как я могла подумать такое! Весьма симпатичный мальчик. Мальчик, эх… Почему, ну почему же я все эти годы не падала в объятия профессиональных соблазнителей из литературно-богемного круга, не засматривалась на красавцев-военных? Чистоплюйкой Мэтт меня уже давно называл. Началось это с того момента, когда я решительно отказалась встречаться с пожилым герцогом Кентским, попечителем нашего литературного кружка в Солсбери. Дело в том, что во время танца, на который его светлость изволил меня пригласить и по-королевски изысканно и незаметно облапать, я обнаружила, что у светлости сильно несет изо рта. Таким вот манером я забраковала еще нескольких потенциальных воздыхателей, поставив крест на одном из-за его невыносимо вонючих носков, на другом – из-за слишком потребительских взглядов на жизнь, на третьем – по причине нелюбви оного господина к искусству, несмотря на весьма пылкие чувства ко мне лично. Что касается четвертого, блестящего полковника войск связи, то всякие поползновения с его стороны были решительно отвергнуты после подтверждения сведений о том, что с 2042 года он работает главой департамента сетевой дезинформации. Мэтт, подбивавший клинья под этого господина с просьбой написать эффектные военные мемуары, был зол, как черт, когда после моего решительного отказа душка-военный и ему ответил "нет".

Видимо, с личной жизнью у меня, действительно, проблемы, если я уже стала заглядываться на малолетних деревенских детективов…

"Мэм!"

"Что?.." – рассеянно встрепенулась я, очнувшись от мучивших меня крамольных мыслей.  

"Я говорю", - сержант ухмыльнулся, – "что принес кое-что интересное, и хочу с вами поделиться своими сюрпризами".

Я взяла себя в руки и пригласила его выпить по рюмочке. Судя по тому, что он и не думал отказываться и отговариваться тем, что он на службе, сержант и сам задумывался о таком развитии событий. Но, видя, как голодно он посмотрел на корзиночку с печеньем и кэллоговские надувные сладости, я встала и сунула в печку большой кусок вырезки, которую купила в супермаркете рядом с магазинчиком Хоровитца, и банку картофельного пюре. В ответ молоденький сержант с торжеством извлек из кармана маленькую баночку настоящего кофе, немыслимую роскошь в таком захолустье. Такой дар нельзя было не оценить. О причинах его приезда мы как-то быстро забыли.

После того, как мы пообедали, обсудили последние вест-эндские премьеры (я одобрительно восприняла тот факт, что провинциал может оказаться таким записным театралом и даже ездить на фестиваль в Стрэдфорд, чтобы посмотреть на старого сердцееда Рэдклиффа в совершенно нетипичной для него роли Лира) и перешли к поразительно вкусному кофе, разговор снова вернулся к нашим баранам. То бишь, к тайнам моего дома с привидением.

"Если честно, я до сих пор не понимаю, как вы тут живете", – признался Паттерсон. – "Конечно, я уже почти привык к тому, что тут так мрачно и странно, но ночевать здесь все равно бы не рискнул. По-моему, никакая книга не стоит таких нервных затрат".

"Мне тоже так кажется", - я вздохнула и помешала ложечкой кофе. – "Но, с другой стороны, тут ужасно интересно. Это уже азарт, понимаете? Пока я не выясню, что здесь происходит и почему, я не уеду. Просто не могу этого сделать. К тому же…" – я подперла руку щекой.

"Да?"

"Меня что-то держит здесь, притягивает в этом доме. Странно…"

"Атмосфера таинственности", - белокурый Паттерсон с уважением посмотрел на паука, деловито ткущего свое жилище за холодильником. – "Но разве вы не думали, мэм, что это может быть опасно? Вы не чувствуете себя заложницей этого дома?"

"А, вы про комплекс заложника? Не уверена, что меня это касается, м-м-м… Боже, знаете, а ведь я сейчас поняла, что даже имени вашего не знаю!"

"Дерек, мэм. Просто Дерек".

"Констанс. Мои друзья зовут меня Конни. Не возражаю, если и вы…"

"Я только об этом и мечтал", - одобрительно ухмыльнулся Дерек.

После ужина, когда я уже запихивала остатки в дезинтегратор, мы вспомнили, ради чего, собственно приехал сержант. Пока я расставляла по местам посуду и выключала печь, Дерек с гордостью вывалил на стол кучу документов.

"Посмотрите-ка на это".

Заключение эксперта по найденной мной записке гласило: Надпись выполнена на материале, типа пергамента: тончайшая прессованная ягнячья кожа с добавлением растительной основы, которая включает элементы сложно переработанной сосновой дранки и березовой коры, и выжимку экстракта подорожника. Имеются отдельные включения, напоминающие сгустки рыбьего клея. Технология производства данного артефакта, по всей видимости, сходна с прессованием пергаментов в средние века. Тем не менее, возраст данного артефакта не может превышать нескольких десятилетий. Сопоставление с рекламной и сувенирной продукцией такого рода не обнаружено.

Дальше шли колонки загадочных чисел и формул, наверное, данные о химическом сканировании. Приписки графолога и лингвиста не могли сообщить ничего определенного. Графолог предполагал, что автором текста мог быть либо мужчина, писавший впопыхах, либо любая женщина; лингвист сознавался в бессилии идентифицировать издание о котором шла речь в записке.

"А это – чаша", - хрипло сказал Дерек, распечатывая передо мной пеструю упаковку фотографий. Я наклонилась над ворохом крупных планов моего таинственного вазона. Полусоскобленная руническая надпись ползла по ее краю, постепенно словно бы впитываясь в стенки каменного сосуда. – "Я говорил с моим приятелем. Тем самым профессором истории", - Паттерсон тоже наклонился над столом, и одна из светлых прядей закачалась возле самого моего лица. – "Здесь многие руны немного непонятны, кое-что стерто. Но вещь определенно не старинная. Он сказал, что ей можно дать не больше семидесяти-восьмидесяти лет".

"Быть этого не может… Кто и для чего мог сделать такую штуку всего шестьдесят лет назад?"

"Не знаю", - прикусил губу Дерек. – "И Кэлвин не знает. Зато он смог прочитать то, что здесь написано. Частично, конечно, но все же", - он поковырялся в куче бумаг и вытащил распечатку. – "Вот текст с первой фотографии. Так, это, он, кажется, говорил, руна Рэйдхо. Она означает "путь", "дорогу". А целиком тут написано что-то, вроде путь, приводящий ваши мысли к гармонии и порядку".

"Мысли? Странно. Похоже на рекламный слоган".

"Да уж, не совсем понятно, что тут имелось в виду. А вот текст со второй фотографии – это снимок изнанки вазы – там, по всей видимости, другие слова. Повреждений на надписи больше, но разобрать отдельные знаки получилось. Руна Верд – символ непознанного. Руна Хагаз – чистота помыслов".

"Опять про мысли", - я задумалась. – "Для чего же мог использоваться этот сосуд?"

"Кэлвин предположил, что эта штуковина могла быть выполнена камнерезом-умельцем по заказу какой-то секты. Нью-эйджевцы или хаббардианцы  - один черт. Во всяком случае, для обычной христианской купели она маловата, а для простого украшения у нее слишком странная форма".

"А поперечные надписи вы расшифровали?" – заволновалась я.

"Тут пришлось повозиться. Они поотбивались уже достаточно давно, но, кажется, там повторяется одна и та же фраза – verum in caeco est – истина сокрыта глубоко".

"Латынь?"

"Умгу… И последнее: видите на этой фотографии прямо на ребре донышка самый мелкий шрифт? Он почти стерся, но все равно распознать можно. Тут, Кэлвин сказал, тоже по-латыни - Ad usum proprium. Для личного употребления. С этим сосудом - все", - заключил Дерек.

"И что все это вместе может значить?" – я задумалась. – "Точно рекламу какого-то философского учения выбили на церемониальной чаше".

"Скорее всего, так оно и есть, и этот предмет действительно использовали в магических обрядах какой-то секты".

"Мне так не кажется", - я подняла глаза на сержанта. – "Убейте меня, если я ошибаюсь, но эти слова свидетельствует не о ритуальном использовании моей вазы, а о его расхожести. Для личного употребления – такое можно написать на лекарстве или средстве гигиены".

Мы встали из-за стола и отправились в комнату.

"Может быть, какой-то титулованный умник заказал себе эту чашу в качестве тазика для умывания?" – уныло предположил Дерек, автоматически вежливо распахивая передо мной дверь. – "Больше мне ничего в голову не приходит, это вы писатель, у вас фантазия богаче…"

"Боже! Опять!..."

Стол снова был засыпан уже успевшими увянуть цветами, а вазы – как ни бывало. Видимо упорное привидение успело нахулиганить, пока мы были на кухне. Я уже привычно развернулась и рванула по лестнице наверх. Дверь в комнату я распахнула так, словно надеялась застать вороватый призрак на месте преступления, но, увы.

Вазы под кроватью не оказалось.

"Будем искать?" – деловито поинтересовался Дерек, выглядывая из-за моего плеча.

"Будем", - нахмурилась я. – "Теперь-то, надеюсь, вы мне верите?"

Ваза как в воду канула. Мы застряли на лестничной площадке. Я ощупью вытащила из кармана сигареты и с трудом, трясущейся рукой извлекла из другого кармана зажигалку.

"Позвольте мне", - зажигалка щелкнула, и в дверном проеме мелькнуло озабоченное лицо моего Ватсона. – "Вам плохо".

"Да, мне плохо", - мрачно отозвалась я, выпуская колечки дыма. – "Мне, черт побери, очень плохо. Как я могу навести порядок в своем доме, если какие-то дурацкие полтергейсты постоянно показывают, что мне здесь не место!" – я раздраженно пнула коробки, стоящие у двери.

"А это что такое?" – заинтересовался Дерек, кивая на груду неубранного барахла.

"Из той же оперы. Хотела сунуть все это в чулан, так он не открывается. Видите, ключ торчит, замок открыт, а дверь не желает поддаваться, хоть ты тресни!"

"Позвольте мне", - нахмурился юный офицерик.

Через полчаса мы выяснили, что эта дверь не ломается ни кулаком, ни плечом, не выбивается ногой и не поддается рычагу в виде ножей, совка для угля и жутко старой швабры, которую я принесла из кухни. Последнее так вообще противоречило физическим законам, потому что на конец швабры налегали мы вдвоем. Взмокнув от усердия, мы присели отдохнуть на ящики. За окном было уже совсем темно, и по стеклам барабанил дождь.

"Ничего себе", - замучено пропыхтел мой помощник. – "Так не бывает!"

"Бывает", - и я огорошила его новыми сведениями о несовпадении в размерах библиотеки.

Паттерсон не поверил и отправился проверять, снабженный для этих целей пояском от халата. Когда он вернулся, то долго не мог вымолвить не слова. От результатов этого эксперимента он тоже порядочно долго отходил.

"Как вы тут вообще можете жить?" – с глубоким уважением посмотрел он на меня. – "Я бы сбежал из этого сумасшедшего дома в первый же день!"

"Живу неплохо, даже понемногу начинаю привыкать. Честно, совсем уезжать отсюда не хочется. Пока я не узнаю, кто… Да, кстати!" – оживилась я. – "Вы же обещали мне рассказать, как на самом деле звали владельца этого паноптикума!"

"О! Да!" – воскликнул Паттерсон. Он сбегал на кухню за какими-то из своих документов и разложил их на коробках. – "Очень любопытное совпадение. Вы не читали романы Джоанны Роулинг?"

Я непонимающе воззрилась на него.

"Погодите, это, вроде, что-то для детей… Читала, думаю, правда, очень давно", - я прикусила язык и осторожно продолжила. – "Но при чем здесь они?"

"Я в детстве просто фанател от ее сказок", - горячо воскликнул Дерек, суматошно мельтеша в своих бумажках. Его лицо светилось от совершенно мальчишеского счастья. – "Помните, у нее там был трехголовый пес по кличке Пушок, и драконы, и кентавры, и…"

"Ну, помню, кажется. Но какое отношение…"

Дерек гордо вытащил нужный документ.

"Посмотрите, как звали хозяина этого дома", - просиял он и протянул мне бумагу. – "Единственное сохранившееся свидетельство – одна из квитанций по оплате за телефон. Нашел в местной конторе; они ничего не выбрасывают, бюрократы. Даже во время войны их архив целехонек остался. Тут вполне четко написано имя и адрес. А платить мог только владелец сетевой точки. Но это еще не все…"

Я взяла листок у него из рук, прочитала то, что было там написано и неприлично вытаращилась на него.

"Я и сам удивился, когда увидел это", - смущенно пояснил Дерек. – "Правда, забавное совпадение? Когда вы сказали мне про Карпентера, я подумал, что он мог взять себе имя этого мальчика, героя сказки, потому что хотел скрыть свое настоящее имя? Но вдруг все было наоборот? Во всяком случае, по официальным данным его звали именно так".

Я растерянно поднялась и оперлась спиной о стенку чулана. Все это смахивало на какой-то розыгрыш.

"Как вы проверили это?"

"Отпечатки пальцев", - пожал плечами Дерек. – "По нашим данным мужчину - обладателя тех папиллярных узоров, которые я нашел на старом мониторе, в 2008 году арестовали за нарушение порядка в общественном месте. Тогда беспорядки на улицах во время первой военной кампании были обычным явлением, поэтому в лондонском участке даже не сделали его фотографию. В общем, больше в базе нет ничего особенного, но пальчики его сохранились там под этим именем".

"Ерунда какая-то", - наконец смогла выговорить я и опустила бумажку. – "Вы хотите сказать, что здесь, в этом сумасшедшем доме, жил человек по имени Гарри Поттер?"

За спиной у меня что-то негромко щелкнуло и заскрипело. Я от неожиданности вздрогнула всем телом и отскочила, схватившись за сердце и с трудом подавив неинтеллигентный позыв трусливо завизжать по-бабьи.

Дверь чулана приглашающе открылась и теперь легонько покачивалась на петлях, точно приглашая войти. Внутри было очень темно.

"Мамочки..." – громко прошептала я.

Не менее потрясенный, Дерек поднялся с ящиков и заглянул в проем двери. Он аккуратно подпер одной из коробок дверь, чтобы она не захлопнулась, и осторожно зашел в черноту чулана.

"Тут столько вещей навалено!" – послышался его голос. Он чихнул. – "Пылища… И выключателя нет. Ой…" – из-за двери послышался грохот, видимо, Дерек в темноте на что-то налетел. – "Чего тут только нет".

При свете зажигалки (офицер Паттерсон недовольно и очень официально проворчал что-то о противопожарной безопасности) мы оглядели кладовку. Совсем маленькая, мы едва помещались в ней, зато вещей там было натолкано под завязку. Вернее, под самый потолок. Действительно, чего тут только не было. Покосившиеся шкафчики, полные заросших пылью коробков, шкатулочек и снабженных неразборчивыми надписями склянок; в некоторых из них содержимое уже успело засохнуть, но в других еще плескались отвратительные на вид незнакомые составы. Две большие проржавевшие клетки с остатками птичьего пуха на дне. А за клетками обнаружился и беглый вазон, внешне он был вполне в порядке, но меня так захватил азарт разбора остальных завалов загадочных вещей, что я почти не отреагировала на находку должным образом. Здоровенный серебряный подсвечник, причем, вполне действующая модель – в витых подставках притулились желтоватые огарки, покрытые древней копотью. Я с помощью Дерека с трудом вытащила подсвечник из угла и осторожно зажгла свечи. Они горели, хотя и испускали немного странный кисловатый запах застарелой жженой пыли. При их свете мы смогли увидеть еще целый ворох невероятных предметов. В углу, за коробкой каких-то старых журналов, названия которых я не удосужилась толком рассмотреть, обнаружились две метлы – взрослые копии той, которая испарилась из детской. Метлы оказались затерты в тех же самых местах, мягкая резина, облекавшая изящные педали, была так же истоптана. Несмотря на торчащие в разные стороны прутья и треснувшую у одной из метел рукоятку, обе странные штуковины – черт меня побери, средства передвижения! – выглядели так же благородно величественно, точно какой-нибудь старинный Мерседес-600. Под ними нашлась и маленькая, детская метла. В старинном обитом мягкой темно-синей кожей с бронзовыми застежками сундуке, иначе не назовешь эту конструкцию, обнаружились странные одежды, очень похожие по покрою на ту, что я обнаружила в старом шкафу. Мантии, подумала я, зачарованно рассматривая красивую серебристую вышивку на сером шелке одной из них, определенно женской. Пока Дерек ковырялся в старинном шкафчике с ручками в виде львиных голов, я не удержалась и сбегала в спальню примерить ее перед зеркалом. Я набросила странную робу поверх свитера, затянула завязки у горловины и огляделась. Не считая небольшого темноватого пятна на воротнике одеяние оказалось почти совсем новым, а узорная окантовка в виде листьев и цветов клевера, чуть потускневшая от времени, была изумительно изящной. Неожиданно раздался восхищенный вздох, и я обернулась. В дверях стоял Дерек со стопкой каких-то книжек в руках и очарованно ел меня глазами.

"Волшебница", - пробормотал он, заикаясь. – "Вы просто волшебница в этом платье!"

"Нравится?" – я позволила взыграть в себе неистребимому женскому кокетству и закружилась перед зеркалом. Волны старинного шелка взлетели, заструились волнами и снова мягко опустились на пол. – "Красиво, правда?"

"Вы – удивительно красивы", - внезапно севшим голосом сказал молодой сержант и уронил на пол несколько книжек. Он нервно сглотнул. – "Вы… Констанс…"

"Что за женщина могла носить это великолепие?" – перебила его я. Внезапно я почувствовала, что его взгляд, оценивающий меня и мой наряд, стал несколько иного рода и, смутившись, стала стягивать мантию с плеч. – "Даже представить не в силах, в какой ситуации можно носить это".

"Вряд ли такое платье можно было использовать, как карнавальный костюм", - в глазах сержанта Паттерсона вновь начало возникать осмысленное выражение, но он все еще продолжал гипнотизировать меня глазами.

"Вы нашли еще что-то?" – я окончательно решила вернуть его с небес на землю.

"Да тут вот", - он смущенно нагнулся за упавшими книгами. - "Несколько странные пристрастия в чтении были у мистера Поттера. Взгляните сами", - он протянул мне верхний томик, переплетенный в черное.

Надпись на книге гласила - Прюнелла Болтунис-Брехалль. Сверхсекретные магические составы и зелья, запрещенные к употреблению.

Я растерянно стояла с платьем в руках и перелистывала книгу. Странные иллюстрации и формулы, названия и термины… Потом схватила другую из стопки, которую держал Дерек. Бакстер Медведкинс. Превращения высших млекопитающих. Контрольные задания и тесты. Открыла ее.

Господи…

"Констанс", - мягко произнес Дерек. Я подняла на него изумленные глаза. – "Кажется, здесь только что взорвалась информационная бомба…"

Уходить ему страшно не хотелось. Мне тоже не очень удобно было отпускать его заполночь на болота и полузатопленную, как обычно бывало при такой погоде, дорогу. Да и, если честно, не слишком хотелось…

При свете свечей его глаза показались мне ярко-синими. Но он все-таки ушел.

***

Утро застало меня алчно выгребающей из чулана все новые и новые странности под сумрачный шум дождя за окном. Удивительная посуда, предназначенная, кажется, не то для химических опытов, не то для непонятных мне медицинских целей, странные инструменты, маленькие детские настольные часы, похоже, атомные, потому что они до сих пор исправно тикали и показывали точнейшее время. Загадочные составы и бутылочки со зловещими жидкостями я не рисковала теперь не только нюхать, но даже открывать после того, как, чуть отвинтив пробку одной из склянок, я внезапно почувствовала себя странно. На левой руке у меня резко заболели суставы пальцев, голова закружилась, а перед глазами поплыл туман. Я без сил опустилась на старый сундук и, кажется, даже на пару минут отключилась, потому что мне вдруг показалось, что вместо пальцев у меня на руке растут ветки, покрытые почками вместо ногтей. Когда я потрясла головой, видение пропало, но пробовать содержимое баночек и бутылочек я зареклась. Мысль о том, что все эти составы – продукт какой-то потайной наркоманской лаборатории – можно отбросить хотя бы из-за надписей на бутылках. А кривоватые готические каракули были совершенно удивительные, точно сошедшие со страниц сказки. Признавалиум – на узком стеклянном флаконе с прозрачной, как вода или спирт жидкостью. Всеэссенция – на коричневой бутылке с широким горлышком; на дне у нее – засохшая масса, похожая на блевотину. Уваривающий уменьшатель – густая ядовито-зеленая жижа, похожая на болото. Скелерост – мерзкая на вид смесь с разноцветными включениями и выпавшим на дне вязким осадком. Все это откровенно пропало или протухло, потому что воняло неимоверно гадостно, но я больше не рисковала и надела здоровенные резиновые перчатки, после того, как обнаружила на некоторых банках надписи Особо опасно и Перед вскрытием защитите лицо маской, а руки перчатками из драконьей кожи! Такой экзотики у меня не было, но все склянки с подобными надписями я осторожно сгрузила в толстостенную коробку от печки, забаррикадировала ее изнутри пенопластом, тщательно перевязала и сложила на кухне. Надо потом все это отдать Дереку на экспертизу.

Вазу я не стала снова ставить вниз, в столовую. Отчасти для того, чтобы не раздражать мое упрямое привидение, а отчасти из чистой лени, потому что снова тащить вниз такую тяжесть мне было неохота, да и некогда. Кроме вазы здесь был еще непочатый край работы со всякими странными штуковинами. Я знала, что самый большой интерес представляют книги и журналы, но оставляла их напоследок, потому что понимала, что главная тайна заключена в них. Мантии я развесила в шкафу в бывшей хозяйской спальне, а те, что были запятнаны – выстирала в своей маленькой, но весьма удобной стиральной машинке. Метлы почистила от паутины, а клетки выскоблила щеткой в антисептическим растворе – мало ли чем болели эти птицы. Образцы перьев Дерек вчера забрал с собой, но после всего, что мы нашли, я уже практически не сомневалась, что они были совиными.

Я не особенно хорошо помнила содержание сказок Джоанны Роулинг, но тот факт, что это были именно сказки, у меня никогда сомнений не вызывал. Обнаружить, что рядом с нами много веков существует мир волшебников, найти неопровержимые доказательства этого и обнародовать их, значило бы, как абсолютно верно выразился вчера Дерек, взорвать во всем мире информационную бомбу.

Дня через два я почти полностью очистила чулан от грязи, но в нем осталось еще много не разобранных тайн. Все это время мое строптивое привидение хранило упорное молчание, но на третий день оно не выдержало. Когда я, зевая, спустилась утром на кухню за первой чашечкой цикория, то обнаружила, что коробки с таинственными банками-склянками вскрыты, пенопласт зверски порван в маленькие, перекатывающиеся на полу снеговые клочья, а содержимое коробок исчезло. Я возмущенно отправилась в чулан, уже привычно произнесла перед дверью "Гарри Поттер", и когда та послушно открылась, при свете фонарика без удивления обнаружила пропавшие склянки стоявшими на прежних местах – на полках и в шкафчиках.

Следовало хорошенько подумать. Я поняла, что настал критический момент: пора было каким-то образом установить контакт с этим упорным трудягой–призраком и объяснить ему, что я не желаю причинить зло его дому, не собираюсь выбрасывать дорогие ему вещи, разве что какое-нибудь уже истлевшее старье, и все такое прочее. И в то самое время, пока я обдумывала максимально осторожные фразы, с которыми можно было бы к нему обратиться, дверь издевательски заскрипела и захлопнулась.

Внутри у меня все похолодело, а сердце разом обрушилось куда-то вниз. Я осторожно нажала на ручку двери. Ничего.

"Г-гарри П-поттер…" – осторожно прошептала я. Дверь мне не ответила и не открылась.

Я налегла на дверь всем телом. Дверь затрещала, но не поддалась. Тогда я в панике замолотила кулаками и коленами по старым доскам. Никакой реакции. Сказать, что я испугалась, значило бы ничего не сказать. Я была в совершеннейшем шоке.

Проклятое привидение видимо решило больше со мной не церемониться и попросту замуровать меня здесь.

Через полчаса я убедилась, что никакое воздействие на дверь не подвигнет чертового полтергейста на мое спасение, никакие вопли не возымеют результата. Телефона у меня с собой не было, к тому же в такую погоду он вряд ли смог бы издать хоть какой-нибудь звук. Фонарик, правда, был, но древних алкалиновых батареек не могло хватить надолго. И, несмотря на то, что доски старой двери были плохо пригнаны друг к другу, и сквозь щели в них проходил воздух, я поняла, что обречена.

Трудно даже представить, что я пережила. Когда силы колотить в дверь у меня иссякли так же, как и слезы, я дрожащей рукой вытерла глаза и при бледном свете фонарика постаралась кое-как осмотреть место своего заключения. Я надеялась, что смогу найти в еще не разобранных сундуках хоть какой-нибудь предмет, острый и тонкий, чтобы развинтить к черту проклятый замок и старинные дверные петли. На мое счастье, в первом же из обитых кожей ящиков нашлись какие-то железки, скрученные под странным углом. Я жадно схватила одну из них, но она выскользнула у меня из рук, как живая, и канула в темный угол за сундуком, издавая издевательское гудение. Пыхтя, держа в зубах фонарик, я с трудом сдвинула с места проклятый тяжелый ящик; железные застежки расцарапали мне всю щеку, но я углядела беглую железяку, которая торчала из дырки в полу. Подергав за серебристую ножку все еще противно зудящий потенциальный инструмент моего спасения, я убедилась, что он накрепко застрял, но отчаяние довело меня до такого приступа ярости, в котором я могла разрушить весь дом, не заметив этого, поэтому я поднатужилась и, просипев сквозь зубы и торчащий между ними фонарик несколько не слишком хороших слов, выдернула дурацкую вещицу из щели в половицах.

Эффект получился ошеломляющий. Меня отбросило назад, падая, я своротила сундук и, кажется, один из шкафчиков, в ящиках которого что-то покатилось и разбилось с оглушающим звоном. Я стукнулась головой о витую стойку тяжелого подсвечника, а локтем – о полку с журналами по той самой Трансфигурации. Журналы посыпались на меня, я замахала руками, пытаясь спастись от страшных шелестящих пергаментных листов, осыпающих мне лицо, засучила ногами, пытаясь найти опору, и – угодила пяткой в какую-то дыру.

Когда я, вся в синяках и остатках паутины, до которой не успела добраться за эти два дня, наконец, нащупала фонарик, то силы меня уже почти окончательно покинули, а отчаяние подступило комком к горлу. Нога, застрявшая в той же самой щели, в которую провалилась предательская железка, была вся исцарапана и покрыта кровью. В полу зияла дыра, а говорливого серебристого инструмента, из-за которого заварилась вся эта каша, и след простыл. Трясясь от бессилия и боли, я вытирала подолом халата кровь и слезы, пока при свете фонарика не обнаружила, что из дыры-ловушки в полу что-то торчит. Я всхлипнула, подползла ближе и подергала странный темный предмет, пока окончательно не выломала его из деревянного плена.

Это оказался дневник.

Большой, в темно-бордовой кожаной обложке с облезшим золотым тиснением по краю, он был покрыт толстым слоем пыли и только что налипших на него щепок. Бока его были изрядно вытерты, нитки, прошивавшие переплет, торчали вкривь и вкось, а на месте замка красовалась большая старинная сургучная печать с изображением поднявшегося на задние лапы какого-то неразборчивого геральдического животного. Взяв его в руки, я, несмотря на отчаянную ситуацию, в которой оказалась, внезапно забыли и о предательской двери, и о зловредном привидении. Тайна, скрытая под обложкой, поманила меня так отчаянно, что я, не осознавая того, что, возможно, стараниями здешнего призрака, унесу ее с собой в могилу, жадно рванула перепонку, скрепленную печатью. Не обращая внимания на остатки алого сургуча, заползшие под ногти, я дернула слипшиеся страницы и наткнулась на совершенно чистые, хоть и изрядно пожелтевшие листки. Но я не испытала потрясения. Уже привыкнув воспринимать все, окружающее меня в этом доме, как безумную адскую сказку, пусть и пытающуюся меня убить, я знала, что она будет играть со мной по своим, сказочным правилам. Идея осенила меня внезапно, так же как и воспоминание о том, как дверь этого чулана неожиданно открылась для нас с Дереком. Я поднесла фонарик поближе к бледно-палевой старинной странице и строго произнесла:

"Гарри Поттер!"

Дневник будто ожил в моих руках. Он, похоже, вздохнул, как живой, взбрыкнул ветхим переплетом, зашелестел переворачиваемыми страничками и снова ткнулся мне в руки, но на этот раз доверчиво, как ручная собачонка, а древние страницы потемнели от выступающих на их поверхности вьющихся строчек, выведенных поблекшими чернилами. С легким щелчком вспыхнули старые огарки в подсвечнике за моей спиной. Но не успела я по-настоящему испугаться, как тут же послышался скрип. Я вскинула голову и увидела, как дверь, которую я пять минут назад в отчаянии пинала ногами, приглашающе открылась, точно предлагая перемирие и извиняясь за причиненные неудобства.

И я поняла, что все это – для меня. Я должна прочитать этот дневник во что бы то ни стало. В нем все секреты. И дом сам хочет открыть мне их. Только теперь я осознала, как ошибалась, заподозрив этот дом в желании выпроводить меня вон или вовсе уничтожить. На самом деле все, что он требовал от меня, это – уважение к тем традициям и неизвестным мне тайнам, которые были выше моего понимания. Этот дом сейчас предлагал мне открыть все, что я хотела узнать. Он выбрал меня. Но зачем? Может быть, ему тоже нужна помощь?

Устроившись на сундуке, я начала медленно переворачивать страницы, постепенно погружаясь в совершенно иной мир.

***

Ошарашенная, измученная, с затекшими от долгого сидения на ящике в неудобной позе ногами, я медленно спускалась на кухню, спотыкаясь на каждой ступеньке. Дневник, крепко прижатый к боку локтем, казался мне страшным, невыносимо болезненным грузом. То, что я только что прочитала, ошеломило меня так, словно молния, прошившая землю у меня под ногами. Теперь мне нужно было решать, придавать ли всю эту кошмарную историю огласке, или нет.

То, что за всеми событиями стоит какой-то ненаписанный примитивный роман ужасов, сейчас казалось мне смешным и горьким парадоксом. Мысли о собственной книге давно оставили меня. Все, что бы я ни написала, будет неизмеримо пошлее и мельче. Истинный масштаб проблемы оказался просто несравним с моими первоначальными планами. Поверят ли мне, если я опубликую эту… рукопись под именем ее настоящего автора? Или примут за литературную мистификацию, если поймут, что я каким-то боком причастна к публикации? Сказки, прочитанные в детстве многими и многими тысячами людей, приучили их к мысли, что этот человек совсем не таков, каким я увидела его в этих записях. Смогут ли они принять и признать эту иную жизнь, которую он вел на самом деле? Смогут ли осознать по-настоящему то страшное, с чем пришлось столкнуться такому уютному для нас, привычному, как Алиса из Страны Чудес или медвежонок Винни-Пух, маленькому литературному герою с авторским штампиком на лбу?

Не добредя до кухни, я бессильно упала в кресло возле камина.

Что же мне делать?

Дневник жег руки, как раскаленный.

Что?

Тем более что та писательница, Роулинг, умерла-то давно, но когда истекает срок авторских прав, неизвестно. Какую бы правду я ни издала, под своим именем или, тем более, под именем самого Гарри Поттера (Господи, боже мой!), за нарушение авторских прав кому-то очень сильно попадет…

Но это не причина молчать, ведь верно?

Телефонный звонок, раздавшийся в пустом доме, заставил меня подскочить от неожиданности, как ошпаренную. Дрожащей рукой я нащупала трубку на столе и слабо в нее пробормотала:

"Д-да?"

В трубке повозились, покашляли, а потом голос, совершенно непохожий на того Мэтта, который еще недавно звонил мне и жадно выспрашивал подробности работы над книгой, сипло и блекло прошептал:

"Констанс?.."

"Мэтт?" - я потрясла телефон. Видимо, опять какие-то посторонние шумы. – "Что с тобой? Или у меня опять неполадки со связью, я тебя плохо слышу…"

"Констанс…" – снова с усилием выговорил Мэтт. Я испугалась. Если бы я не знала, что он всегда здоров, как бык, благодаря генетическим препаратам, то решила бы, что он смертельно болен. – "Ты… Прости, что отрываю, ты, наверное, работаешь, но…. Я… просто не знаю, что делать…"

"Мэтт, дорогой, что случилось?" – уже не на шутку испугалась я. Чтобы он не знал, что делать – я даже не могла вообразить себе эту ситуацию.

Мэтт помолчал и с трудом выдавил:

"Кайл умер. Ты не могла бы приехать?"

***

Дневник уже лежал рядом со мной на соседнем сидении внедорожника. Я проверила, нет ли где открытого окна, заперла дом на ключ, бухнула сумку рядом с дневником, включила антирадиационную защиту и завела тяжело ухнувший двигатель. Мимо проплыли плохо подстриженные бугры живой изгороди, затем остатки полуразрушенной ограды из дикого камня, затем желтые купы болотных дроков и тупое рыло погруженного в жадную тягучую жижу фюзеляжа старого истребителя – местная достопримечательность. А затем я свернула на более или менее утрамбованную дорогу и помчалась к шоссе. Отражающийся в зеркале заднего вида дом точно помахал мне на прощание.

Он принял меня.

© Constance Ice

СОДЕРЖАНИЕ      ГЛАВА 1